Королева двора - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Райт cтр.№ 23

– Ну, пойдем, пойдем, Ксан. Вон смотри: папа ждет.

– Пусть ждет, – огрызнулась Ксанка, но все же двинулась с места, поплелась на ватных ногах. А Верочка обнимала ее за плечи, поддерживала, вела рядом, как собачку на поводке, и все тараторила без умолка, увещевала:

– Ксан, вы сейчас с ним друг за дружку держитесь. Вы ведь теперь друг для друга самые дорогие, самые близкие. Вдвоем всегда легче горе переживать, слышишь меня? Поплачете вместе, пожалеете друг друга, и все не так тошно станет.

Ксанка слышала, но не слушала. Во-первых, Верочка со своими причитаниями ее порядком утомила, а во-вторых, она, как никто другой, знала, что отцу горе переживать будет легче, срывая всю злость и боль на дочери. Хотя особой уверенности в том, что он искренне скорбел и переживал утрату, у Ксанки не было. Бил он ее в последнее время без остервенения, но с плохо скрываемым удовольствием от происходящего. Взгляд его становился масляным, щеки красными, ноздри раздувались, и весь он пыхтел, будто чайник, готовый взорваться от натуги. Но стоило Ксанке тихонько взвизгнуть или чуть слышно простонать после особо сильного удара, как он сразу сдувался, становился каким-то маленьким, обмякшим и тихим. В свои шестнадцать Ксанка уже была отлично осведомлена, какие такие загадочные процессы заставляют мужчину походить на сгусток рвущейся наружу энергии и откуда, собственно, эта энергия выплескивается. Догадка была тошнотворна и омерзительна. Но еще омерзительней был липкий страх того, что, теперь не ограниченный присутствием жены и матери, отец перейдет от лупцевания к гораздо более мерзким способам удовлетворения своих извращенных потребностей.

Страх этот был небеспочвенный. Он нашел свое подтверждение в тот же вечер. После поминок, как только захлопнулась дверь за последней шмыгающей носом соседкой, он лютым зверем накинулся на Ксанку. Дубасил особенно злобно и страстно, а она молчала, сцепив зубы, ни за что не желая доставлять ему ожидаемое удовольствие, и этим своим упрямым терпением раздражала своего мучителя еще больше, распаляла и злила.

– Ты ее убила, сука. Ты виновата, гнида малолетняя, – приговаривал он, оглаживая ремнем за несколько дней ставшую тощей Ксанкину задницу. – Это ж она тебя пошла искать, заразу. Дошлялась, дрянь такая. Дома ей не сиделось, а мать теперь в могиле гниет. Твоих рук дело, убийца проклятая! – Ксанка даже забылась на миг и на какую-то долю секунды подумала, что отец действительно верит в то, что произносит. На мгновение ей показалось, что он на самом деле наказывает ее за бесшабашность, что обвиняет без какой-либо фальши, но уже перед следующим ударом сквозь свист ремня и жаркое дыхание зверя сумела расслышать звук расстегиваемой ширинки, и рванулась, и скатилась с кровати, неловко двинув отца ногой в челюсть, и выбежала во двор, затаилась до утра за теми же злосчастными гаражами. А там ревела, дрожала, выла белугой, но вовсе не от обиды и не от страха, а от ужаса перед тем, что собиралась сделать. Но отступить она не могла, потому что, какими бы грязными и отвратительными ни казались ей собственные намерения, не могли они перевесить и заглушить в девушке тот азарт охотника, который чувствует, что загнал добычу и для окончательной победы осталось только спустить курок. И Ксанка, не оглядываясь и не печалясь, сняла свое ружье с предохранителя.

Утром, дождавшись, когда отец выйдет из подъезда и отправится на работу, она позвонила следователю, что так настырно расспрашивал, не видела ли Ксанка чего-то в ночь убийства, и оставил свой телефон на случай, если девочка что-нибудь вспомнит, и искусно дрожащим голосом попросила приехать. Через час с небольшим она с расширенными от ужаса глазами продемонстрировала находку, обнаруженную в ящике отцовского стола.

– Вот, я пыль протирала, нечаянно потянула – он и открылся, а там… – Ксанка всхлипнула, показывая на испачканный в крови нож. – Папа обычно ящики на ключ запирает, сегодня забыл, наверное. – То, что ключи от ящиков стола отец хранил за томиком Тургенева на нижней полке книжного шкафа, девочка обнаружила несколько лет назад. С той поры иногда любопытствовала содержимым, не находя ничего предосудительного, кроме нескольких понюшек табаку, наличие которого в доме никогда не одобряла мать. – А что это?

– Разберемся, – только и смог выдавить следователь, которому стало искренне жаль маленькую дурочку, которая вслед за матерью должна была потерять и отца.

Нож отправился в целлофановый пакет, следователь – восвояси, а чрезвычайно довольная собой Ксанка в гости к Верочке.

Когда, наболтавшись с подругой и наигравшись с Костиком, она собралась уходить, Верочкина бабушка, которая терпеть не могла подругу внучки, сердобольно протянула ей сверток и сказала:

– На вот, домашние тут с мясом, с капусткой. Поешь и отца угостишь, когда придет.

Ксанка уткнулась носом в горячий, пахнущий уютом и любовью кулек и оттуда чуть слышно пролепетала:

– Спасибо.

Хотя больше всего на свете ей хотелось прокричать на весь белый свет с жестоким и нескрываемым злорадством о том, что отец больше никогда не придет, а еще о том, что следователю надо было спрашивать не о том, видела ли Ксанка что-то или слышала, или знала, а о том, не находила ли она часом чего-то острого и холодного с запекшейся кровью, чего-то такого, чем на пустыре зарезали ее мать. А Ксанка нашла и, толком ничего не соображая, принесла страшную находку домой. Не было это ни злым умыслом, ни мгновенно сложившимся хитроумным планом. Если бы знала заранее, как воспользуется она этой вещью, то спрятала бы ее, явившись домой, без малейшего промедления. А она так и спала с холодным ножом под кофточкой и вспомнила о нем лишь тогда, когда звякнул он холодной сталью об пол, вывалившись из спутанных простыней через два дня после смерти матери. Вспомнила и уже не забывала ни до того, как подложила нож в отцовский стол, ни после. Не забывала ни на один день. И не потому, что мучилась угрызениями совести, и не от того, что настоящие, неведомые убийцы матери так и остались безнаказанными, а лишь потому, что страшную эту находку считала бесценным случайным кладом, ставшим отправной точкой в ее будущей замечательной жизни.

Ни сейчас, когда со стороны многие на самом деле могли бы позавидовать ее стабильной обеспеченной жизни, ни тогда, оставшись без копейки денег и без какого-либо четкого представления о грядущем, – никогда не сомневалась Ксанка в том, что грядущее это будет светлым, радостным и непременно счастливым.

– Ты меня, Веруня, не жалей. На жалости далеко не уедешь.

– Ладно, – Верочка скорбно хлюпнула носом, – ты права. Все образуется. – Она примолкла в нерешительности и, помолчав мгновение, добавила неуверенно: – Наверное.

– Да не «наверное», а точно. Помяни мое слово: все будет тип-топ.

– Ксан, – Верочка восторженно смотрела на подругу, – ты такая сильная, такая мужественная. Если бы меня в детдом, – она снова громко всхлипнула, – я бы… я бы…

– Ты что, Верка, белены объелась?! Какой детдом?! Ты чего гонишь?! Ничего я не сильная! Я слабая, поняла? И воли у меня нет никакой, поэтому в детдом твой ни в жизнь не пойду. – Ксанка не просто гневалась и бравировала, она нападала на Верочку, наседала на нее своей безапелляционной уверенностью, наскакивала сведенными бровями, сжатыми кулачками, громким голосом. Но Вера все же позволила себе усомниться: