– Это… родители пожаловались на меня или на Энди?
– Нет, – сказала она. – Я знаю, что некоторые родители из средней школы возмущались, что Энди по-прежнему посещает занятия. По поводу вас нет никаких официальных жалоб. Я просто…
– У вас есть неофициальные жалобы?
Она вздохнула:
– Жалобы – это слишком сильно сказано. Разумеется, нет никаких проблем по поводу вашей работы здесь. Дети вас обожают. – Она опустила руки на подлокотники кресла. – Но пошли разговоры. Знаете, как это бывает.
– Они не имеют права заниматься домыслами по поводу меня и моего сына, – резко сказала я, потом сложила обе руки перед собой, как будто защищаясь. – Поймите, я не всегда так безоговорочно готова защищать своего сына… Но просто… Я знаю, что Энди невиновен, и трудно мириться с тем, что… его поведение так переворачивают.
– Я вас услышала, – сказала она и взглянула через окно на здание средней школы. Мне стало интересно, о чем она в этот момент думает. – У меня тоже сын.
Я была удивлена. Мне почему-то казалось, что она не замужем.
– Я родила его в пятнадцать лет. Сейчас ему двадцать пять, и он учится в медицинском училище при университете.
– Правда? – изумилась я. Она, вероятно, с самой юности была решительным маленьким генератором, раз смогла забраться так высоко. – Как же вам удалось… – Я развела руками, как бы охватывая ее кабинет и дипломы на стенах. – Вы такая целеустремленная.
– Я еще в юности строила планы насчет своего образования, – сказала она. – Я бы сделала аборт, если бы не боялась, но, конечно, ни о чем не жалею. – Она посмотрела на карточку в рамке, стоявшую на столе, и улыбнулась. Я не могла видеть фотографию, но была уверена, что это фото ее сына. – Я была очень счастлива, – сказала она. – Моя мать и бабушка помогали с воспитанием сына, так что я смогла закончить школу. Когда он стал подростком, штат, в котором мы жили… В общем, там не особенно хорошо жилось афроамериканским мужчинам. Мой сын совсем не был паинькой, но не был и хип-хопником или наркоманом, как большинство подростков его возраста. Но копы этого, к сожалению, не знали. Они просто замели моего мальчика вместе с остальными. К тому времени я уже много зарабатывала и смогла откупиться и уехать вместе с ним. Как я уже говорила, мне повезло. – Она снова положила руки на стол и повернулась ко мне: – Я тоже была молода и делала много безответственных поступков, например забеременела в пятнадцать и… – Она кивнула в мою сторону: – Употребляла алкоголь во время беременности. Я знаю, что такое беременность и что такое гонения. Так что я пойму, если вам понадобится некоторое время не работать, пока все это не закончится.
Несколько мгновений я смотрела на директрису, чтобы понять смысл ее слов.
– Спасибо, – сказала я наконец. – Возможно, мне понадобится несколько дней, чтобы найти адвоката.
– У вас еще нет адвоката? – Она казалась удивленной.
Я рассказала ей, что звонила юристу, который обычно занимался моими делами, и он порекомендовал мне женщину в Хэмстеде, у которой, как оказалось, племянник во время пожара получил ожог. Она отказалась брать мое дело и не стала советовать мне других адвокатов. Я уже готова была обратиться к «Желтым страницам».
Миссис Террел взяла карточку и написала на обороте фамилию.
– Я точно знаю, что он занимается криминальными случаями. Его зовут Деннис Шартелл, мне рекомендовали его друзья. Правда, он живет и работает в Уилмингтоне, но, по крайней мере, сможет вам что-нибудь посоветовать.
Я встала.
– Еще раз спасибо.
Идя обратно по коридору, я сжимала в руке карточку. Я позвоню этому адвокату, Деннису Шартеллу. Он обязательно мне поможет. Он станет тем, кто остановит поток подозрений, захлестнувший моего сына.
Я в своей жизни совершала ошибки. Больше мне нельзя было подводить Энди.
32
Лорел
1990–1991
После того как я обнаружила, что беременна, снова появилось чувство отвращения, липкая рука депрессии схватила меня за горло, и мрачное настроение, не оставлявшее меня после рождения Мэгги, стало казаться не более чем легким моросящим дождиком. Голос в мозгу бесконечно твердил: «Ты – лгунья, неверная жена, ужасная мать». Я ненавидела себя. Я избегала всех, включая Маркуса, совсем перестала появляться в «Талосе», хотя он по-прежнему несколько раз в неделю приходил в «Сторожевой Баркас», чтобы выпить и посмотреть ТВ. Вероятно, Маркус приписал перемену в моем настроении нежеланию повторить ту ночь в его гостевой комнате.
Я скучала по нему. Он был моим лучшим другом. Моим единственным настоящим другом. Но я боялась, что если буду проводить слишком много времени с Маркусом, то расскажу ему то, чего он знать не должен.
Я понимала, что мне не стоит заводить этого ребенка, сына брата моего мужа, еще одного младенца, которого я лишу материнской ласки и заботы. Ребенка, которого я совершенно не заслуживала и который не заслужил такую мать. Но чтобы сделать аборт, следовало найти телефон клиники, записаться на прием, самой поехать в Уилмингтон, а потом еще вернуться назад. Каждый раз, начиная думать об этом, я зарывалась под одеяло и плакала до тех пор, пока не засыпала.
Однажды днем, лежа в постели, я ощутила трепет птичьих крыльев между пупком и тазовой костью. Всего лишь быструю легкую пульсацию, но она испугала меня. Неужели дела зашли так далеко? Это ощущение, в конце концов, заставило меня вылезти из постели и позвонить в женскую консультацию.
– Когда у вас были месячные? – спросила меня женщина по телефону.
Я посмотрела на календарь, висевший на стене в кухне. На нем был май, хотя я точно помнила, что мы с Маркусом были вместе в марте.
– Не знаю, – призналась я. – Возможно, два или три месяца назад.
Она записала меня на следующий день. Перед клиникой на мостовой стояла кучка протестующих – человек десять или двенадцать. Они держали плакаты, которые я не разглядела, когда парковала машину.
«Ты должна это сделать», – твердила я себе.
Я чувствовала на себе голодные взгляды протестующих, как будто они ждали, когда я выйду из машины. Я открыла дверцу, потом, стараясь не шуметь, захлопнула ее за собой и стала двигаться к двери клиники.
– Не убивай своего ребенка! – скандировали они, когда я шла мимо. – Не убивай своего ребенка!
Одна женщина ткнула плакатом прямо мне в лицо, так что пришлось отскочить влево, чтобы не налететь на него. На полпути к зданию клиники ко мне подошла молодая женщина.
– Я буду вас сопровождать.
Она улыбнулась и взяла меня за руку. Войдя внутрь, я оказалась в приемной, где за стеклянным окошком сидел консультант. Я подумала: интересно, стекло пуленепробиваемое или нет. А что, если сегодня клинику будут бомбить? Эта мысль меня ничуть не огорчила. Я даже была бы не против стать единственной жертвой атаки. Не трогайте ни ту девушку, которая меня встретила, ни персонал, ни пациентов. Возьмите только меня.