Танцовщик - читать онлайн книгу. Автор: Колум Маккэнн cтр.№ 64

— Так ты в университете больше не работаешь? — спросила Галина.

— Я развелась.

— Понятно, — сказала она.

Из глубины дома долетал детский плач. Когда мы покинули кабинет, нас обступила стайка мальчиков — остриженные наголо головы, серые тужурки, красные болячки у губ.

Галина провела меня по территории детского дома. Раньше в этом здании находился оружейный склад, теперь его ярко окрасили, из крыши торчала длинная дымовая труба. Учебные классы сложили из шлакобетонных плит. Сидевшие в них дети пели хвалебные песни своей хорошей жизни. В саду стояли качели, всего одни, каждому ребенку разрешалось в течение дня полчаса покачаться на них. Служащие дома попытались построить в свободное от работы время детскую горку, но дела до конца не довели, и теперь скелет ее возвышался за качелями. Тем не менее трое мальчиков ухитрились залезть и на нее.

— Здравствуйте! — крикнул один из них.

На вид ему было года четыре. Он спустился с горки, подбежал к нам, поднял руку, чтобы почесать поросшую мягким пушком голову, — на ней уже начали отрастать сбритые волосы. Голова казалась слишком большой для его крошечного тельца. Глаза у мальчика были огромными и странными, словно скособоченными, лицо ужасно худым. Я спросила, как его зовут.

— Коля, — ответил он.

— Вернись на качели, Николай, — сказала Галина.

Мы пошли дальше. Оглянувшись, я увидела, что Коля снова забирается на самодельную горку. Солнечный луч высветил темную щетину на его голове.

— Он откуда? — спросила я.

Галина коснулась моего плеча и сказала:

— Ты бы не привлекала к себе излишнего внимания.

— Мне просто интересно.

— Нет, правда, будь поосторожнее.

Работу в детском доме ей дали после отчисления из университета. Годы проехались катком по ее лицу, меня поражало, каким оно стало вялым, неопределенным и, в общем-то, похожим на мое.

Впрочем, когда мы вошли в маленькую рощицу, Галина остановилась, кашлянула и слабо улыбнулась. И сказала, что родители Коли были интеллигентами с дальневосточной окраины России. Им удалось получить должности в Ленинградском университете, а потом оба погибли — машина, в которой они ехали, врезалась на Невском в трамвай. Каких-либо родственников Коли, ему в то время было три месяца, отыскать не удалось, первые несколько лет жизни он промолчал, не произнеся ни одного слова.

— Ребенок умный, — сказала Галина, — но страшно одинокий. И не без странностей.

— Каких?

— Прячет еду, дожидается, когда она начнет попахивать или заплесневеет, и уж тогда ест. А еще писается. Никак не научится вовремя бегать в уборную.

Мы обогнули здание и увидели бригаду из мальчиков и девочек, рубивших хворост, наполняя воздух паром своего дыхания. Взлетавшие над их головами топоры отливали мгновенным блеском.

— Зато у него есть задатки шахматиста, — продолжала Галина.

Я, ошеломленная явившейся мне внезапно картиной: отец, вытаскивающий пулю из древесного ствола, спросила:

— У кого?

— У Коли! — ответила Галина. — Он вырезал для себя фигуры из перекладин своей кровати. Мы обнаружили это как-то вечером, когда он рассыпал их по полу. Коля их в наволочке прятал.

Я остановилась на дорожке. К главному зданию подъехала автоцистерна. Галина посмотрела на часы, вздохнула и сказала:

— Мне пора.

Откуда-то донесся детский смех.

— Если хочешь, я, пожалуй, смогла бы помочь тебе получить здесь работу, — сказала она.

И пошла к дому, позвякивая связкой ключей.

— Спасибо, — ответила я.

Галина не обернулась. Я-то знала, чего хочу и, возможно, хотела всегда, с юности. Перед тем как уйти, я постояла, глядя на свисавшего со шведской стенки Колю. Прозвучал визгливый свисток, призывавший детей вернуться в школу, — сторож уже выпускал во двор следующий десяток малышей.

Я тоже вернулась домой, к моим словарям и мандаринам.

На следующей неделе служащая Минобрнауки сказала мне, что любые усыновления практически отменены, и я поддакнула — да, разумеется, государство способно позаботиться о сиротах лучше любого частного лица, — но затем поинтересовалась: а как насчет опекунства? Она смерила меня злым взглядом и сказала: «Подождите здесь, пожалуйста». Вернулась чиновница с папкой, порылась в ней и вдруг спросила: «Вы любите балет?»

Вопрос ее мог иметь только одно объяснение. Руди остался на Западе больше десяти лет назад. В последние годы официальное отношение к нему смягчилось, за это время появились другие перебежчики, более высокопоставленные, и внимание властей переключилось на них. «Известия» напечатали даже статью о его турне по Германии, процитировав западные газеты, писавшие, что звезда Руди едва ли не закатывается. А когда в начале семидесятых умер Александр Пушкин, газеты мимоходом упомянули и Руди, заявив, впрочем, что интересным танцовщиком он стал благодаря гениальности его учителя, а не собственным дарованиям.

Я стиснула кулаки, ожидая от чиновницы пояснений. Она внимательно прочла мое дело. Мне казалось, что я, в моей лихорадочной спешке, сама вырыла себе яму, в которую свалилась. Разумеется, в моих документах знакомство с Руди никак обозначено не было, но, по-видимому, в деле что-то о нем говорилось. Я пролепетала какие-то извинения, и чиновница, поправив на носу бифокальные очки, уставилась сквозь них на меня.

И сурово объявила, что в конце пятидесятых годов видела в Кировском один балет. Танцевал ведущий исполнитель прекрасно, однако в дальнейшем страшно ее разочаровал. Говорила она недомолвками, но у меня сложилось впечатление, что обе мы вглядываемся в прошлое. Она еще раз просмотрела мое дело. Я позволила себе облегченно выдохнуть. Имени Руди чиновница не упомянула, однако он словно бы встал между нами.

На самом-то деле я вовсе не хотела, чтобы Руди снова занял какое-то место в моей жизни, — по крайней мере, тот Руди, которого я знала многие годы назад. Я хотела получить Николая, Колю, мальчика, которому я смогла бы помочь вырезать что-то осмысленное из перекладин моей жизни.

— Пожалуй, я смогла бы помочь вам, товарищ, — сказала чиновница.

«Господи, во что же это я влезла?» — подумала я. Она сообщила, что статья 123 Семейного кодекса содержит положение, касающееся опеки, и существует еще один закон, предоставляющий членам партии возможность заботиться об одаренных детях. Я состояла в партии, но, разойдясь с Иосифом, вела себя тише воды ниже травы, опасаясь, что он попытается свести со мной счеты. Мне даже примерещилось, что эта женщина из Отдела народного образования как-то связана с ним, что она может выдать меня. Однако я ощущала в ней честность и простоту, соединенную с острым умом.

— У мальчика есть какие-нибудь способности? — спросила она.

— Он шахматист.