Южный ветер - читать онлайн книгу. Автор: Норман Дуглас cтр.№ 109

Епископ невольно сказал:

— Виноватой ты не выглядишь.

— А ты не суди по внешности!

— Помню, ты во всём винила сирокко.

— Больше не виню. Неужто женщине и передумать нельзя? Но что же тебя-то мучает?

— Видимо, южный ветер, — выдавил он.

Рассмеявшись, она заметила:

— По-моему, с юга вообще ничего не дует. Но ты всегда был человеком со странностями, Томми. Ладно, если будешь хорошо себя вести, скоро увидишь красивый фейерверк. А мне придётся съездить домой, покормить малыша.

— Фейерверк среди бела дня? — спросил он. — Это что-то новое.

— Среди бела дня! Ну разве не странные люди? Я думаю, им не хватает терпения, чтобы дождаться темноты.

Тут подошёл Кит и с ним ещё трое-четверо. Возможности поговорить с сестрой наедине епископу больше не представилось, вскоре она уехала, помахав ему на прощание парасолем и оставив его в полнейшем недоумении.

День и ночь он думал о кузине, уверенный в её виновности и в то же время глубоко убеждённый в прочности её нравственных устоев. Что же такое сделал Мулен? Вероятно, угрожал ей каким-то разоблачением. Он был её законным мужем, а значит мог превратить в кошмар и её существование, и существование Мидоуза. Да и будущее ребёнка было в опасности. Мулен мог предъявить на него права, а если и не мог, — епископ не имел ясных понятий об отношении закона к незаконнорождённым, — то попросил бы своего друга, Судью, отнять ребёнка у матери или сделать ещё что-либо ужасное в этом роде, на Судью в таких делах вполне можно было положиться. Счастье всей их семьи зависело лишь от его милосердия. Он сам довёл её до отчаяния. Мистер Херд начинал понимать. Однако понять — этого ещё мало. Понять может всякий.

Кит, взяв его под руку, сказал:

— Приходите же посмотреть на мои японские вьюнки! Именно сейчас они само совершенство. Я просто обязан рассказать вам связанную с ними историю — этакий безумный роман. В Европе никто, кроме меня, не знает, как их выращивать. Скоро один из них можно будет понюхать.

— Так они пахнут? — рассеянно осведомился епископ.

— Пока нет. У вас очень утомлённый вид, Херд, как будто вы не высыпались в последнее время. Не хотите присесть? Фейерверк можно посмотреть и с террасы. Вам бы стоило почитать «Дневник» Пипса. Я как раз это сейчас и делаю. У меня тоже настроение довольно паршивое. Ещё одна весна кончается, — что всегда наводит на меня тоску. А Пипс замечательно её излечивает. Пипс это тонизирующее средство. Каждого англичанина следовало бы заставлять раз в три года пролистывать его, просто для душевного здравия.

— Надо будет перечитать, — сказал епископ, которому в эту минуту было не до чьих-либо дневников.

— Сколько в нём любопытства ко всему на свете! Похоже, в наши дни это качество исчезает, во всяком случае я ни в одном из ныне живущих англичан его не замечаю. И какие здоровые взгляды! Ни следа натуги, ни в чём. Хватает жизнь обеими руками. С какой жадностью он набрасывается на работу, на удовольствия, на спектакли и живопись, ухаживает за женщинами, предаётся политике, чревоугодию. Горячее сердце, холодная голова. Такой ребячливый и одновременно мудрый. Только одно меня в нём смущает, его любовь к музыке. Со всей очевидностью искренняя. Он не только любил её, но и по-настоящему понимал. Для меня же музыка — лишь последовательность более или менее неприятных звуков. Я даже свистеть не умею. Беда.

Епископ сказал:

— Если и наши жизни описать с подобной безжалостной откровенностью, такое испытание выдержат очень немногие.

Он думал о Скале Дьявола.

— Испытания меня не волнуют, — откликнулся Кит. — Человеческое стадо всегда прилаживается с поступи самого слабого в нём. Все испытания сводятся к тому, на что способен самый слабый ягнёнок. Я не могу считать себя связанным столь вульгарными мерками. И как театрально мы поступаем во всём, что касается так называемого добра и зла! А всё оттого, что мы переусердствовали, развивая в себе общественное сознание. Позёрство и игра на потребу галёрки! Человечество, дорогой мой друг, на удивление мелодраматично, его переполняет аффектированное почтение к собственным фиглярским установлениям. Как будто кому-нибудь и вправду есть дело до того, что делают другие! Как будто каждый из нас не усмехается в душе поминутно!

— Но существуют же представления о возвышенной и низменной жизни?

— Да какое мне дело до высот и низин! Разве всё это не зависит от того, на каком уровне мы предпочли застрять? И разве обязаны мы вечно стоять на одном месте, словно растения? Птица ничего не знает ни о высотах, ни о низинах. Вот вы сидите здесь ночью и смотрите на звёзды. И говорите: они прикреплены к небесной тверди. Ан ничего подобного, не прикреплены. Выходит, вы не так на них смотрели. Я тоже вёл дневник, Херд. Это наследство, оставляемое мной потомкам, его издадут после моей смерти. В нём описываются поступки, не каждый из которых граф Каловеглиа назвал бы красивым. Возможно, он укрепит кое-кого из людей в убеждениях, которых они предпочитают не высказывать.

Неожиданно епископ спросил:

— Если кто-то из ваших знакомых совершит преступление, что вы скажете? Кто-то, кого вы по-настоящему уважаете, — человек вроде миссис Мидоуз.

— Ваша кузина? Я скажу, что всё, сделанное миссис Мидоуз, сделано хорошо.

— Вы отнесётесь к её поступку с одобрением?

— Конечно. Люди, подобные ей, обречены на правоту.

— Вот как…?

Фейерверк удался на славу; вообще день Святой Евлалии прошёл замечательно. Единственным, что омрачило праздник, было неподобающее поведение мисс Уилберфорс, воспользовавшейся случаем, чтобы устроить собственный фейерверк или во всяком случае спустить пар.

И тоже среди бела дня.

Это было нечто новое и довольно зловещее.

Милейшая женщина становилась настоящей проблемой.

Этим вечером люди, глядя с рыночной площади, видели многокрасочную толпу, прогуливающуюся по столь неудачно устроенному мысу госпожи Стейнлин. Весь её дом и широкую, нависающую над морем террасу наполнили гости. Приёмы госпожи Стейнлин отличались от званных вечеров Герцогини. Менее официальные, они отзывались загородным домом, напоминая скорее пикник. Хозяйка сделала всё возможное, чтобы преобразовать принадлежащий ей клочок земли, этот неподатливый трахитовый мыс в подобие сада. Среди камней были пробиты дорожки, в подкрепление нескольким разрозненным оливам, аборигенам этих мест, были высажены цветы и деревья с густыми кронами, рачительно поливаемые, дабы помочь корням укрепиться в пересушенной почве. Но сад всё равно просматривался насквозь.

В последние дни на Непенте появилось множество новых людей, которым хозяйка с присущей ей сердечной широтой также разослала приглашения. Здесь был знаменитый Р.А. со своей безвкусно одетой женой; группа американских политиков, предположительно составлявших доклад на экономические темы, а на деле тративших деньги правительства, бражничая по всей Европе; мадам Альбер, женщина-врач из Лиона, с помощью неповторимого сочетания магии и массажа (семейный секрет) вернувшая к жизни угасавшего Принца Филиппопольского; итальянский сенатор с двумя хорошенькими дочерьми; шумно-весёлый шотландский мошенник, мистер Джеймсон, отсидевший, если правду сказать, семь лет за подлог, но не любивший напоминаний об этом; некоторое количество монастырских милосердных сестёр; седой морской капитан, тайком наводящий справки о наиболее надёжном в рассуждении кораблекрушения месте (судовладельцы пообещали ему двадцать процентов от суммы страховки); ветхий виконт со своей soi-disant [73] племянницей; две подвыпивших дамы из Дании, всегда путешествующие вместе и всегда улыбающиеся, правда, та что помоложе улыбалась с такой жутковатой умудрённостью, что всякий невольно проникался к ней неприязнью; миссис Роджер Рамболд, обратившаяся к собравшимся с речью, в которой отстаивалось право широких народных масс на аборт; мистер Бернард, член Энтомологического общества, автор книги «Ухаживание у тараканов»; ещё один молодой человек приятной наружности, которого считали архитектором по той причине, что брат его работал в известной строительной фирме — и многие другие.