Высокопоставленные женщины двинулись в путь, но Бабур опередил их. Инстинкт подсказывал ему, что он должен успеть и первым встретиться со своим незнакомым родственником. Он пишет, что оставил женщин в деревне, а сам якобы отправился посетить некие гробницы и осмотреть окрестности.
«Не зная наверное, что мой дядя, младший хан, сейчас прибудет, я быстро выехал на коне, и вдруг встречаю хана; они только что стали лагерем. Я подъехал к ним. Когда я сошел с коня, младший хан, мой дядя, сразу все понял и очень взволновался: вероятно, он думал разбить где-нибудь лагерь, усесться и торжественно со мной поздороваться… но… обстоятельства этого не позволили. Поклонившись, я подошел и поздоровался. Хан, взволнованный и смущенный, тотчас приказал своим сыновьям Султан Саид-хану и Баба-хан-султану сойти с коней и поздороваться со мной, преклонив колени. Из сыновей хана прибыли только эти двое, им было лет по тринадцать– четырнадцать. Поздоровавшись с ними, я сел на коня, и мы отправились к Шах-биким [матери]. После того как младший хан поприветствовал своих сестер, все они сидели до полуночи, беседуя о былых делах и минувших событиях.
Младший хан был сильный и смелый человек, его излюбленным оружием был меч. «Булава или боевой топор, раз ударив, поражают одно место, а меч рассекает с головы до ног», – говаривал он. Он полагался на свой меч и никогда не расставался с ним, тот либо висел у него на поясе, либо находился в руке. Выросши на далекой окраине, он был несколько неотесан и грубоват в речах».
Однако этот любитель монгольских традиций не мог смириться с тем, что встреча с племянником не носила торжественного характера. На следующий день Бабур получил от него подарки в сугубо монгольском духе, на которые ему нечем было ответить.
«Он пожаловал мне свое личное оружие, платье, кушак и оседланного коня из своей личной конюшни, а также полный наряд монгольского образца – монгольскую шапку, халат из китайского шелка, весь украшенный вышивкой, и китайский пояс со старинного образца сумкой для кремня и кошелька. Сумка висела с левой стороны, а справа повесили мешочек с женскими побрякушками вроде коробочки для благовоний».
Тем временем старший хан преодолел разделявшие их двенадцать миль и позаботился о том, чтобы встретить брата со всеми полагающимися церемониями, чтобы вернувшийся в родные края монгол остался доволен. Махмуд с достоинством устроился на коврах в беседке, установленной возле дороги.
«Младший хан подъехал к старшему спереди, потом сделал возле него круг, двигаясь справа налево, и спешился перед ним; подойдя на должное расстояние, девять раз преклонил колени, а после этого встал и подошел, чтобы обняться с братом. Старший хан тотчас встал: они поздоровались и долго стояли обнявшись. Отступая назад, младший хан снова девятикратно преклонил колени; поднося подарки, он тоже много кланялся. Затем он подошел к старшему хану, и оба сели… В упомянутом выше могольском наряде я вернулся вместе с моим дядей, младшим ханом, в Каменный город. Ходжа Макарам не узнал меня и спросил: «Они какой султан будут?» Он узнал меня, лишь когда я заговорил».
По правде говоря, Тигр плохо разбирался в традициях своих предков, и судя по всему, его дяди позаботились о том, чтобы он остался в таком же неведении относительно их совместных планов. Его позабавил праздник по монгольскому обычаю, который они устроили по поводу своего воссоединения, проведя смотр войскам. Во время парада Тигр заметил, что младший хан привел только две тысячи воинов, в то время как общая численность участников смотра превышала тридцать тысяч вооруженных всадников. Это свидетельствовало, что силы старшего хана полностью соответствовали его власти; объединив усилия, братья легко могли сокрушить любое сопротивление со стороны Танбана, и они пообещали вышвырнуть мятежного бека из Ферганской долины.
Польщенный Бабур получил под свое начало передовой отряд войска. Ему не пришло в голову, что подчиняющиеся ему всадники выполняют его приказы лишь по распоряжению обоих ханов, которых больше не было рядом с ним.
Стрелы в темноте
Очевидно, Тигр не стал терять времени и переправился через реку Сыр, воды которой отделили его от не в меру осторожных родственников, продвигавшихся вдоль северного берега к хорошо укрепленному лагерю Танбала. Тот ожидал их появления и принял соответствующие меры предосторожности. Оба хана, похвалявшиеся наголову разбить Танбана, заняли выжидательную позицию.
Чего нельзя сказать о Бабуре. Получив полную свободу действий, он со своим летучим отрядом пронесся по южному берегу реки и на рассвете занял ближайший город, захватив врасплох его гарнизон, – к полному восхищению горожан. Население долины скорбело о его отсутствии, и теперь – уже не в первый раз – по караван-сараям, мечетям и городам начало распространяться известие о его приближении; крепости открывали перед ним ворота, а кочевники седлали коней, чтобы присоединиться к его войску, и даже прежние вассалы решались привести к нему своих приближенных. В конце долины его ждал Андижан, оставленный Танбалом. Естественно, Бабур стремился без промедления вступить в свой родной город, не задумываясь о том, что его смешанное войско укомплектовано не только жителями Ферганы, но и чужестранцами-монголами.
«Мне пришло на ум, что если как-нибудь ночью мы подойдем к Андижану, пошлем туда человека и сговоримся с Ходжой и знатными людьми города, они, может быть, впустят нас с какой-нибудь стороны. С таким намерением мы выехали из Оша и в полночь пришли на стоянку напротив Чил-Духта-рана, в одном курухе от Андижана.
Камбар Али-бека и еще некоторых беков отрядили вперед, чтобы они осторожно послали в крепость человека и сговорились с Ходжой и знатными горожанами. Ожидая посланных беков, мы сидели на конях; некоторые дремали, другие погрузились в сон. Внезапно раздался грохот барабанов и крики. Не зная, много ли врагов и где они, мои люди, разомлевшие и сонные, вместо того чтобы подпустить неприятеля поближе, в страхе обратились в бегство, каждый сам по себе. У меня не было времени возвращать их, я поскакал навстречу врагам в сопровождении всего трех всадников. Я проехал небольшое расстояние, и тут нападающие ринулись на меня, крича и пуская стрелы. Какой-то человек на коне с белой отметиной на лбу подскакал ко мне вплотную; я пустил стрелу в коня, конь рухнул на землю. Те трое, что были со мной, сказали: «Ночь темная, много ли, мало ли врагов – неведомо. Все наши воины убежали, а от нас четверых какой может быть вред врагу? Надо нагнать беглецов, а потом драться».
Мы вскачь настигли наших людей и принялись их лупить и хлестать, но что мы ни делали, люди не собирались. Мы четверо снова вернулись и стали пускать стрелы; враги немного приостановились. Увидев раз или два, что нас трое-четверо, не больше, они снова начали гнать наших, сбивая их с коней. Таким образом я три или четыре раза пытался удержать наших людей, но они не останавливались и я снова возвращался с теми тремя, пуская стрелы и отгоняя врагов.
Наших людей гнали два или три куруха, до холмов, что напротив Харабука и Пашамуна. Достигнув этих холмов, мы встретили Мухаммеда Али Мубашира. Я сказал: «Их немного, остановимся и пустим на них коней». Мы пустили коней вскачь; когда мы подскакали, враги остановились.