Воскресение в Третьем Риме - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Микушевич cтр.№ 96

Страница

Банк, возглавляемый Львом Елизаровичем, назывался „Варлих и сыновья“, и Лев Елизарович произносил это название иногда с гордостью, иногда с горькой иронией, но не отказывался от него, хотя сыновья-то как раз не имели к банку никакого отношения, а мужья дочерей, хотя и служили тестю верой-правдой, все-таки не были сыновьями, называвшимися в пику отцу Верин-Правдин. „Не называть же банк „Варлих и зятья““, – отшучивался Лев Елизарович, втайне гордившийся обоими сыновьями, и революционером, и философом. Собственно, сначала он прочил в банкиры Гавриила, старшего, но перенес свои надежды на Михаила, когда Гавриил обнаружил редкий вкус и способности к талмудической учености. Лев Елизарович вспомнил, что первенца надлежит посвящать Богу, и тешил себя мечтою о том, как его сын станет светочем иудаической премудрости; от этой мечты он не отказался и тогда, когда Гавриил поступил в Московский университет. Единоверцы Льва Елизаровича возмутились, когда стали появляться труды Гавриила с явно христианской, более того, с православной тенденцией, хотя Гавриил формально православия не принимал, а его выдающихся познаний в древнееврейской мудрости отрицать никто не мог. Когда Гавриил углубился в древние книги, Лев Елизарович вознамеривался передать руководство банком Михаилу, поощряя его интерес к экономике, но Михаил увлекся политикой, и уже в последних классах гимназии из него выработался революционер, наводящий ужас на солидную еврейскую буржуазию, не говоря уже о русской. Михаил был настолько красным, что даже иные социал-демократы сторонились его. Лев Елизарович также избегал общения с обоими своими сыновьями, втайне страдал от этого, втайне обоими сыновьями гордился и финансовой поддержки обоим сыновьям не прекращал, хотя и ограничил ее. Как ни настораживало партнеров и клиентов название банка „Варлих и сыновья“ (все слишком хорошо знали, кто эти сыновья: один едва ли не вероотступник, другой же отчаянный революционер), Лев Елизарович категорически отказывался изменить название банка, руководствуясь то ли суеверием, то ли подлинной верой: недаром он в свое время дал сыновьям имена первых ангелов Божьих, в них он продолжал видеть ангелов-хранителей.

Платон Демьянович с интересом читал труды Гавриила Правдина, и на занятиях в Духовной академии он слышал о нем как о величайшем знатоке древнееврейского. Платон Демьянович стал искать знакомства с Гавриилом Львовичем и достиг своего: Гавриил Правдин пригласил его в свою московскую квартиру. Платон Демьянович признавался, что ожидал увидеть сочетание некой местечковости с кричащей восточной роскошью в духе „Тысячи и одной ночи“ и был очень удивлен, оказавшись в скромной квартире, где не было ни персидских ковров, ни горного хрусталя, а из кухни пахло обыкновенными, хотя и хорошо сваренными русскими щами, которые гостю предстояло отведать. Платона Демьяновича встретила в гостиной невысокая, круглолицая, вполне русская женщина, назвавшаяся Ольгой Евграфовной. Ее льняные волосы, завязанные в незатейливый узел, резко контрастировали с пышной, черной азиатской бородой супруга… если то был супруг. Платону Демьяновичу предстояло узнать, что с этим вопросом сопряжены проблемы, придающие тревожное выражение ласковым глазам хозяйки. Ольга Евграфовна была дочь православного священника, и она не была обвенчана с Гавриилом Львовичем, так как он категорически отказывался креститься, да она и не смела его принуждать. Их две дочери, Анна и Елизавета, крещенные в православную веру, оставались незаконнорожденными. Гавриил Правдин утешал свою невенчанную жену непререкаемой верой в закон, который не может не восторжествовать и, следовательно, уже восторжествовал. Согласно этому закону, их брак был законным, а дочери законнейшими. В своих ранних работах Гавриил Правдин доказывал, что закон Моисеев, безусловно, совпадает с категорическим императивом Канта, и, следуя Закону человек поступает, как надлежит поступать во всех аналогичных случаях сообразно единственно разумному решению, в чем и заключается категорический императив. Благодаря этим трудам Гавриил Правдин приобрел известность и авторитет в неокантианских кругах, и значение его работ признавал, говорят, марбургский лидер неокантианцев Герман Коген. Свою диалектику Гавриил Правдин выводил не из Гегеля, а исключительно из Канта, предпочитая говорить об антиномиях, а не о противоречиях, и решительно отказываясь признавать противоречия в бытии, так как для Бога нет противоречий. Как известно, одна сторона антиномии (тезис) так же обоснована (и так же необоснована), как и другая (антитезис). Гавриил Правдин доказывал, что, поскольку тезис бессмыслен без антитезиса, антиномия, прежде всего, едина (что ошибочно истолковывается как единство противоположностей), и, следовательно, кто говорит: „Бога нет“, тот подразумевает, что Бог есть, иначе его утверждение бессмысленно, но и тот, кто говорит: „Бог есть“, подразумевает, что, с другой стороны, Бога нет, и, действительно, такого Бога, каким его представляет себе тварное сознание, быть не может. Этим Гавриил Правдин обосновывал диалектику Ветхого Завета, вершину которого он усматривал в Книге Иова. Утешители Иова в своих теодицеях, то есть в попытках оправдать Бога, терпят поражение, как и другие авторы теодицей, так как для них Бог – не существо, а отвлеченный принцип, Он или Оно, а оно в конечном счете ничто. Напротив, Иов прав перед Богом, так как для Иова Бог „Ты“, Собеседник, Личность, и обвинение, выдвигаемое против Бога, есть высшая форма богопочитания, так как Бог не может быть прав, если не может быть неправ, в особенности если Его правота непостижима, как непостижима уже вещь как таковая (Ding an sich). Иов же прямо призывает Бога к ответу, что и есть Вера: „Вот, я завел судебное дело; знаю, что буду прав… Удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня. Тогда зови, и я буду отвечать, или буду говорить я, а Ты отвечай мне“ (Иов, 13:18–22). Отсюда Гавриил Правдин выводил древний запрет на произнесение имени Божьего. Бог для человека не „Он“ и не „Я“, а исключительно „Ты“. Когда человек произносит истинное имя Божие, он присваивает это имя себе, выдает себя за Бога: „Яхве, то есть Я Сущий“. Но тогда нарушается изначальное соотношение Бога и человека, как будто нет ни Бога, ни человека. В этом смысле Гавриил Правдин понимал слова Кириллова из „Бесов“ Достоевского: „Если нет Бога, то я Бог“. Такое самозванство есть, в сущности, самоубийство, что Кириллов самоубийством и доказывает. Особую остроту вопрос о Божьем „Ты“ приобретал, когда Гавриил Правдин переходил к диалектике Нового Завета. Отношение Гавриила к Христу и без крещения резко и непоправимо отсекало его от иудейских ортодоксов. На вопрос, кто есть Иисус Христос, Гавриил Правдин твердо отвечал: „Сын Божий“, но тут же повторял слова Христа: „Не написано ли в законе вашем: „Я сказал: вы боги““? При этом Гавриил Правдин обычно напоминал, что слова эти из псалма Давидова: „Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы!“ (81:6). Так что Христос лишь возвещает, что Богочеловеком является каждый человек, иначе он, по Кириллову, самоубийца-человекобог. (Гавриил Правдин даже написал отдельный труд „Метафизика Богочеловека“.) Диалектика Нового Завета заключалась для Правдина в том, что Бог един и боги все, „къ нимже Слово Божiе бысть“ (Иоанн, 10:35). Столь же упорно Гавриил Правдин напоминал, что Христос сказал в Нагорной проповеди: „Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить“ (Матф., 5:17). Гавриил Правдин ссылался на древнее толкование, согласно которому Моисей сам не знал всех законов, данных ему. В то же время к своим иудейским и христианским противникам Гавриил Правдин также обращал слова Христа: „Ибо, если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите – как поверите Моим словам?“ (Иоанн, 5:46–47). Как ни странно, не столько Ветхий, сколько Новый Завет вовлекал Гавриила Правдина в изучение каббалы, принцип которой он тоже прочитывал в словах Христа: „Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет“ (Лука, 16:17). Из черт слагаются буквы, а постижение их тайного, бытийного смысла и составляет суть каббалы. Как правоверный кантианец, Гавриил Правдин излагал свои изыскания в области каббалы в форме исторических исследований, маскируя эрудицией собственный духовный опыт, но он всерьез верил, что мир сотворен из 22 библейских букв, что антиномии – лишь частный случай в отношениях одной буквы к другой или в расхождениях между значениями букв и значениями слов, образующихся из этих букв, причем значения букв первичны. Гавриил Правдин мобилизовывал все свои обширные знания, чтобы доказать: произошла подмена понятий, и диалектика как была, так и осталась искусством рассуждать, а ученые стали называть диалектикой каббалу, чтобы тайное осталось тайным. Такое учение о диалектике буквально выводило марксиста Михаила Верина из себя, что и привело в конце концов к высылке Гавриила Правдина из красной Совдепии, но сама ярость Михаила Верина подтверждала правоту Гавриила Правдина, задевавшую его брата за живое, так как высказывалось то явное, что Михаил Верин предпочел бы оставить тайным.

Страница