Датский король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 92

— Избави Боже от таких дочерей! Хороша, ничего не скажешь — духовного отца возжелала! Да я на тебя, бесстыжая, такую епитимью…

— Не пугай, папаша, не страшно! Бей тут себе лбом в пол, ладно. Я к другому пойду — не все вы такие святоши! Был у меня один попик помоложе тебя — тот не привередничал… а мне пора — адью!

Пока священник, унимая праведный гнев в душе, выбирал верные слова, чтобы дать достойный ответ, она уже исчезла.

Отец Феогност осенил себя крестом и с опаской глянул под купол: окошко было по-прежнему растворено. «Искушение вражеское! Узнаю, кто открыл, побеседую — я не благословлял сегодня проветривать!»

Очередная Капитолина начала исповедь с признания в прелюбодеянии сразу с двумя батюшками, а закончила, как и предыдущие, страстными признанием в любви:

— Сатир ты мой седенький, я тебя таким как есть люблю! Дай подуть на твои кудряшки, одуванчик, а? «Подойди ко мне — ты мне нравишься! Поцалуй меня — не отравишься!»

Женщина в возрасте, дородная, но нарумяненная, с жирно напомаженными губами — ни дать ни взять ватная кукла на чайник, тотчас бухнулась священнику в ноги, обхватив его колени:

— И мне отпустите грехи, я тоже Капитолина. Согрешила батюшка, трижды увлекалась духовными особами и всех троих совратила! Выдающиеся были мужчины, каждый — форменный Иван Поддубный…

— В толк я не возьму: теперь-то ты каяться пришла, а грех свой так расписываешь, будто, прости Господи, бахвалишься. Скажи, для чего разукрасилась так? Не в балаган ведь пришла, не в цирк; понятия о скромности не имеешь, вот тебя блудная страсть и обуяла! Да что ж ты, мать моя, в подризник-то вцепилась — убери руки и дрожать перестань! Лучше с мыслями соберись, тогда душу облегчишь.

Однако женщина, продолжая обнимать ноги пастыря, обратила к нему лицо и зашептала взахлеб:

— Радость моя, лучший ты, никому тебя не отдам, будешь мой… Не бойся — я чистая… Посмотрись, потрогай — разве не аппетитная? Формы пышные оцени и размеры — не пожалеешь! Не прогоняй свою Капу…

«Силы небесные! Чудится мне, что ли? Заладили все одно и то же, далее слова похожие, будто пластинку граммофонную заело!» Батюшка вгляделся в накрашенное лицо и вдруг узнал свою давнюю прихожанку, примерную супругу и мать. И хотя имя благочестивой было Ольга, а совсем не Капитолина, он никак не мог ошибиться, так же как и не мог понять, почему она пошла на дерзкий обман своего духовника.

«Дерзостно и бессмысленно… Неладное что-то творится — откуда напасть сия, Господи?» И тут-то отца настоятеля пронзило нечто, подобное сильному электрическому разряду: в один миг ему стало ясно, что все, кто сегодня исповедовался, тоже прихожанки Николаевской церкви, только их вызывающий вид и поведение делали в основном добрых христианок совершенно непохожими на самих себя! Все это выглядело как пример массового помешательства или… Отец Феогност не был сведущ в психиатрии, зато слыл опытным духовником, и теперь ему становились понятными тревожные предчувствия, посетившие его перед самой исповедью: скрытая причина всего происходящего на его глазах — без сомнения, лютые козни нечистого. «Как же я мог так оплошать, допустить подобное под сводами святого храма, не распознать заранее, не предупредить, в конце концов, эту свистопляску! Не уследил, не упас… Бедные, бедные — как их лукавый окрутил, надо ж… Один и тот же бес вселился в целое стадо и заразил овец! Святителю отче Николае, свободи духовных чад моих из плена лукаваго, како ты свободил путников египетских и патриарха Афанасия из пучины морской [177] , огради своими небесными молитвами от обуревающих их искушений и обстояний!» Он в искреннем, безграничном уповании обратил молитвенный взор к Чудотворцу, но лик на иконе был каким-то непривычно холодным, духовно непроницаемым. Незримая, неисповедимая стена отделяла пастыря от нового и богатого образа, и это его еще больше растревожило: Николай Угодник, казалось, не желал слышать верного служителя Божия!

А «Капитолины» обступили его со всех сторон и принялись галдеть наперебой:

…Не бойся, старичок, душка мой, — я ласковая…

…По воздуху к тебе прилетела, не подумаю уходить. ..

…До сих пор вашу шоколадку помню, батюшка, — слаще ничего в жизни не ела! Хи-хи-хи…

…Долой стыд — в мужской монастырь уйти желаю! А что, какие ко мне претензии?

…Не пугай, папаша! Я в пятнадцать лет узнала, на что вы, попы, способные…

Бедный священник продолжал взирать на образ и усердно молился вслух:

— Господи, отпусти им, не ведают бо, что творят! Спаси грешных и недостойных раб Твоих, настави на пути заповедей Твоих! «Господи, что ся умножиша стужающии ми?» [178]

Творившееся вокруг вызвало в его памяти житие Антония Великого и искушения, которым подвергал его враг рода человеческого в пустыне египетской. Ближе других, осмелев, подошла к батюшке девица цыганской наружности. Она нахально потянулась к нему, норовя взять руку пастыря в свою. Отец Феогност увидел отчетливую татуировку на пальцах цыганки. которую не скрывали даже кольца, — «Капа». Он закрыл глаза, мысленно повторяя все тот же третий псалом, и, когда открыл, надписи уже не заметил. «Не убоюся от тем людей, окрест нападающих на мя!» Строго взглянув на девицу, не дожидаясь, когда та откроет рот, батюшка повелел:

— Кайся, раба Божия!

— Дай ручку, дай погадаю, бриллиантовый! — звеня монистами, предложила цыганка, будто и не слышала, что ей было велено. — Знаю, любовь у нас будет, счастье — присушу тебя, ласкать буду…

Отец Феогност становился все мрачнее:

— Как смеешь гадать?! Добрых христиан, выходит, обманываешь… Да ты не мошенничаешь часом? Хоть восьмую-то заповедь соблюдаешь? [179]

— Э-э-э, золотой, я не считаю, да и не помню их: что восьмая, что первая, все равно мне. Зато я петь умею: «Когда люблю, то без ума, когда я пью — мне трын трава!» [180]

— Так ты, может, и не крещеная вовсе?!

— Может, и нет… Сирота я круглая — всем табором растили.

«Господи. Господи, как же это? Ведь я и ее, помнится, не раз на службе видел… Или похожую? — страшное сомнение опять охватило батюшку. — А что, если они все некрещеные, только притворялись годами… Круговерть какая! Может, все-таки не мои это прихожанки?! Так перемениться во всем! Вразуми мя. Боже мой, отверзи ми очи духовные!»

В фимиаме, наполнявшем осажденный храм, неожиданно пробился резкий, чуждый запах — неужто табак?

Женщины стояли вокруг отца Феогноста молча, не пряча от него бесстыдных глаз, а сизые колечки дыма проплывали перед их лицами. «Господь мне помощник — и аз воззрю на враги моя! [181] — батюшка в ответ с укором посмотрел на прихожанок. — Нужно во что бы то ни стало вывести их из храма. Если над ними когда-то было совершено Таинство Крещения, то они должны последовать за Святым Крестом!»