Смирившись с неизбежностью, ребе Ашер взгромоздился на белого мула и по караванной дороге двинулся в Тверию, где в беседке, обвитой виноградом, ему предстояло начать обсуждение непростой системы понятий, которая должна была стать основой жизни всех евреев: в течение девяти лет, с 330-го по 338 год, толкователи обсуждали лишь одну многозначительную строчку из Торы. Бог впервые высказал это требование в Книге Исхода, а затем, явно считая его важным для Его планов по отношению к евреям, еще дважды повторил это предупреждение: «Ты не должен варить агнца в молоке его матери». Это было все, что сказал Бог: может, он не хотел обижать мать-козу, давая знать, что ее отпрыск не будет сварен в ее же молоке. Или же это ограничение вводилось потому, что так поступали жившие к северу хананеи, а все, что делали хананеи, отвергалось. Как бы там ни было, Бог несколько раз повторил это простое указание, и на раввинов пала обязанность истолковать его.
Когда они внимательно изучили загадочное предложение, стало ясно, что оно базируется на трех словах. «Варить», скорее всего, включало в себя все виды приготовления пищи. «Агнец» могло означать все виды мяса. А «молоко» должно было обозначать все возможные разновидности молочных продуктов. На этих трех начальных объяснениях толкователи начали создавать те сложные законы питания, которые стали отличительной особенностью евреев. Развернуть их в такую систему могли только особо одаренные люди, которые из этой краткой заповеди Бога создали и порядок, который должен царить на кухне, и законы приготовления пищи, обязательные для выполнения всеми евреями. Ритуал питания обладал определенной красотой и соответствовал санитарным требованиям своего времени. Молоко и мясо надо было хранить отдельно, потому что мельчайший след того или иного осквернял другой продукт, а капля молока, случайно попавшая в горшок для варки мяса, приводила к тому, что горшок разбивали на куски, лишь бы община не узнала об этой оплошности. На первых порах соблюдение правил, введенных раввинами, было не очень тягостно: еврейские кухни были символом Божьего ковчега и хранить тарелки отдельно было обычным делом. Еврейские женщины с удовольствием готовили в соответствии с божественным законом, который Бог нашептал Моисею, а святые люди из поколения в поколение передавали его из уст в уста. Но теперь ребе Ашер выдвинул идею, что даже пар из горшка с говядиной может осквернить всю кухню, где пользовались молоком, и ни одна из местных домохозяек не осмелилась возразить ему – точно так же, как никто не посмел возражать в Вавилоне, где раввины стали вводить еще более изощренные правила, сложные для соблюдения. Ибо раввины полусознательно, а частично и бессознательно создавали свод законов, который объединит евреев в единое целое, когда им придется уходить в изгнание диаспоры. Лишенные родины, евреи смогут выжить, лишь соблюдая свои законы, которые сделают их более мощными и сильными, чем те, кто угнетал их. Потеряв свои города, они, тем не менее, представляли собой сплоченную группу, которая помогала обрести свое предназначение тем городам, осесть в которых им предназначала судьба. Куда бы судьба их ни забрасывала – в Испанию, или Египет, или Аргентину, – они несли с собой решения раввинов из Тверии и жили по этим законам, которые не имели срока давности. Они были самой цельной и единой группой из всех, кто окружал их за две тысячи лет жизни в Израиле. Неевреи, видя их бездомность, создали миф о Бродячем Жиде, но в реальности эта фраза была совершенно бессмысленной, потому что, где бы ни скитался еврей, если он брал с собой Талмуд, у него был и дом.
Опасаясь будущих сложностей, которые могли повлечь за собой дискуссии о приготовлении пищи, толкователи принялись со всем старанием рассматривать указания Талмуда, как и где должно его почитать в соответствии с правилами. Все евреи сошлись во мнении, что тут не может быть случайных указаний, но дать определение подлинному настоящему ритуалу было трудно, потому что письменная Тора хранила молчание по этому поводу, поскольку в ней речь шла о временах, когда поклонение свершалось в Иерусалимском храме, да и устная Тора тоже ничем не могла помочь – носители тайных знаний не могли предвидеть, что наступит время, когда Иерусалим прекратит свое существование. И даже когда римляне наконец разрешили снова отстроить город, новому храму там не нашлось места. Так что раввинам пришлось искать законы и правила для религии, у которой так решительно изменились внешние обстоятельства.
Ребе из Кефар-Нахума, известного христианам под именем Капернаум, где стояла самая большая синагога в Галилее, вспомнил, что в восемьдесят втором псалме ясно говорится, что «Бог присутствует в собрании верующих в него…», из чего был сделан вывод, что стоит собраться верующим, и Бог может почтить их своим присутствием. Но сколько нужно человек, чтобы организовать такое собрание? Сказать этого никто не мог. Трое? Или семь? Или двенадцать? Любое из этих чисел обладало мистическим смыслом, и, скорее всего, Бог предпочитал одно из них. Но никто не знал, какое именно.
Ребе из Бири, города, где стояла самая красивая синагога – с массой колонн белого известняка она была подобна драгоценному камню, – вспомнил, что в Книге Чисел Господь прямо спрашивает у Моисея: «Доколе злому обществу сему роптать на Меня?», и, хотя речь шла о недовольных им, Бог признал, что существует такое собрание. Ребе проследили упоминание о нем в предыдущем тексте и выяснили, что оно относится к тем двенадцати разведчикам, которых Моисей послал шпионить в землю Ханаанскую: «И сказал Господь Моисею, говоря: «Пошли от себя людей, чтобы они высмотрели землю Ханаанскую, которую Я даю сынам Израилевым; по одному человеку от колена отцов их пошлите…»
И, сопоставив два текста, они пришли к выводу, что, когда Бог говорит о собрании, Он имеет в виду, самое малое, двенадцать человек. Но ребе из Кефар-Нахума уточнил, что из числа двенадцати человек, роптавших против Господа, одного надо исключить, потому что Халев из колена Иудина поддержал Господа: «Но Халев успокаивал народ пред Моисеем, говоря: пойдем и завладеем ею…» Так что собрание могли составить одиннадцать человек. Но тут ребе Ашер выяснил, что из этих одиннадцати еще один, Иошуа из колена Эфраима, выступал в защиту Господа: «…мы ходили в землю, в которую ты посылал нас; в ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее. И если Господь подлинно дарует ее нам, значит, он приведет нас в эту землю и даст ее нам; землю, которая течет молоком и медом». То есть в собрании, пусть даже оно и роптало, с Халевом и Иошуа было двенадцать человек, так что требуемое число равно десяти, что и подтверждается известным изречением: «Господь хотел бы встретиться с десятью подметальщиками улиц, но не с девятью раввинами». Затем возник вопрос, кого считать мужчиной, и после нескольких лет дискуссий было решено, что мужчина – любой ребенок мужского пола, достигший возраста тринадцати лет, из чего следовало, что любое публичное вознесение молитв возможно лишь в присутствии десяти еврейских мужчин старше двенадцати лет.
Так терпеливо и старательно, пусть даже и вступая в частые споры, великие ребе плели ту изощренную сеть, которой Господь удерживал свой избранный народ. Анализировалось каждое слово в Торе – и даже знаки препинания. Разбор самого простого предложения в Мишне мог занять раввинов на целый год, но их Гемару, когда она была завершена, анатомировали и исследовали еще пятнадцать столетий. В результате Талмуд стал бездонным источником мудрости, из которого человек может черпать все дни своей жизни, если в качестве награды ему, как Моисею, достанутся сто двадцать лет.