Источник - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Миченер cтр.№ 106

Как Яхве и предсказывал, путешествие в Иерусалим в жарком месяце Этаниме стало для Риммона переживанием, которого он никогда не смог забыть, хотя, пока оно длилось, он воспринимал его скорее как приключение тела, чем обретение духовного опыта. До Иерусалима лежало более девяноста миль по сухим бесплодным местам, и, чтобы пересечь их в эти палящие дни осени, потребовалось восемь дней. Мать и сын миновали городские ворота на рассвете – пара высоких фигур, облаченных в невзрачные одеяния, в грубых сандалиях и с посохами. У Риммона был с собой дополнительный груз: моток веревки, чтобы скрепить их шалаш, который появится на склонах под стенами Иерусалима.

Ведя за собой растерянную мать, которая не имела представления, где лежит обетованный город, Риммон направился на юг. Он миновал оливковую рощу и, приостановившись, обратился с просьбой к Баалу позаботиться о деревьях во время его отсутствия; но когда он решил было преклонить колени перед давильным прессом, мать потянула его за руку со словами: «Здесь больше нет Баала»; ее хватка была полна железной силы, и сын подчинился. Он провел ее сквозь мрачные болотистые пустоши, где их мучили насекомые, перевел через реку Кишон, и они поднялись к городу-крепости Мегиддо, где всплакнули по доброму царю, который недавно погиб в своей бесполезной войне против египтян.

От этого мрачного места они спустились в Самарию, к столице бывшего царства Израильского. Теперь эти места производили странное впечатление – они были населены чужаками, которых силой привел сюда отец Сеннахериба. За прошедшие годы эти чужестранцы создали уникальную религию: вся она была позаимствована у евреев – за исключением веры. Самария и восхищала путешественников, и вызывала неприязнь. Поэтому они с удовольствием покинули ее, чтобы подняться к Вефилю, где встретились с серьезной проблемой. Этот город всегда был южным форпостом Израиля и служил чем-то вроде сторожевого пса, который останавливал пришельцев с севера, когда они пересекали границу в попытках добраться до Иерусалима. Даже сейчас многие жители Вефиля считали предательством, когда мужчины, способные носить оружие, – как Риммон – оставляли земли на севере, и некоторые фанатики пытались остановить их. Но тихий голос Гомеры пресек их аргументы:

– Я старая женщина и, прежде чем умру, должна увидеть Иерусалим. – Она провела сына сквозь толпу язвительных вефильцев. Они добрались до поселения Анатот, где жил пророк, и отсюда мать и сын начали крутой подъем к Иерусалиму.

Первые несколько часов они поднимались, не видя перед собой никаких примет святого города, но не сомневались, что находятся на правильном пути, потому что вместе с ними в том же направлении текли сотни других пилигримов из самых разных мест – они шли отпраздновать в Иерусалиме святые дни, которые знаменуют начало каждого Нового года.

Здесь был и молодой священник из города Дана, и земледельцы из финиковых рощ на берегах Галилеи, которые пришли просить о богатом урожае. Шли евреи-красильщики, чаны которых стояли меж лавок арамейцев и киприотов в портовом городе Акко. Тут были и евреи Самарии, которые, живя во вражеском окружении, упорно продолжали держаться своей религии, и бедные деревенские жители из Шунема, где царь Давид нашел свою последнюю и самую любимую наложницу, милую девочку Ависагу. Те, кто мог себе это позволить, вели с собой животных, которые будут принесены в жертву перед храмовыми алтарями, и со всех сторон доносилось мычание коров и блеяние овец. Другие несли цыплят себе на пропитание, а женщины – тростниковые клетки с белыми голубями, тоже предназначенными для храмов. Кое-кто ехал на мулах, но большинство шло пешком, чтобы преклонить колени перед главной святыней евреев, своими глазами увидеть непреходящую славу Иерусалима.

Гомера с сыном, с трудом справившись с последним взлетом каменистой тропы, что вилась меж голых холмов и глубоких вади, услышали впереди радостные голоса – это те, кто преодолели последний подъем, пели традиционную песню:

Я пошел вместе с ними, когда мне сказали:

«Взойди в дом Яхве».

И наши ноги переступили

Порог твоих ворот, о Иерусалим…

Как трудно народу идти наверх, даже народу Яхве.

Все пели эту радостную песню, но такое настроение не могло господствовать слишком долго, потому что в пение всегда вплетались страдальческие голоса тех, кто, не в силах поверить, что переступили порог Иерусалима, униженно взывали:

Из глубин я воззвал к тебе, о Яхве,

Услышь мой голос, о Яхве.

Обрати свой слух к голосу моей мольбы.

Многие стремились подавить свою радость и подчинить себя воле Яхве, как и Гомера, считая, что лишь его указания привели их сюда:

Яхве, нет в моем сердце надменности и в глазах гордыни;

Не покушаюсь я ни на величие,

Ни на то, что недоступно моему разуму.

И когда впереди открывался последний отрезок пути, они давали торжественное обещание, что достигнут святого города на одном дыхании, какие бы препятствия ни встретились по пути:

Яхве, позволь мне вспомнить Давида и его горести,

Как он клялся Яхве

И взывал к богу Иакова.

И конечно же я не взойду под полог своего дома

И не лягу на ложе, раскинутое для меня;

Сон не снизойдет на мои глаза

И не отяжелеют мои веки,

Пока я не найду место для Яхве,

Место, где будет обитать его величие.

На них продолжала давить палящая жара дня. Гомера и Риммой услышали, как пение впереди внезапно смолкло и наступило всеобщее молчание. Те, кто шли сзади, постепенно продвигались вперед, и наконец на юге за голыми холмами перед ними открылись высокие могучие стены, сложенные из огромных глыб камня, которые в лучах полуденного солнца отливали серым, розовым и пурпурным цветами. Над стенами поднимались сторожевые башни у ворот, а за ними вздымались величественные очертания храма, монументальная громада которого нависала над городом. Многие опустились на колени, считая, что исполнилась цель их жизни – они увидели этот город, но Гомера заметила, что Риммон остался стоять, глядя на громады стен и на удивительную кладку камней святого места. Глядя, как ее сын впитывает чудо Иерусалима, она попыталась понять, какая же божественная нужда привела его сюда, в эти места. Но она не знала ответа и поймала себя на том, что, протолкавшись поближе к нему, она стала тихо шептать ему слова и мысли, которые как бы сами собой рождались в ней: «Смотри не на эти стены, Риммон, сын Гомеры. Смотри лучше на запад, на склоны, которые тянутся за обильными полями. Разве не здесь сто лет назад Сеннахериб, сокрушив Макор, встал лагерем, и армия его была обильна как саранча, взросшая на седьмой год? И разве он не готовился разрушить Иерусалим, – Гомера ничего не знала об этих событиях, – потому что святой город Давида бессильным лежал перед ним? Жестоким ассирийцам стоило лишь подступить к этим серо-розовым стенам, и Иерусалим пал бы им в руки – они разрушили бы храм и истребили бы всех до одного сынов Иудеи. Но когда спустилась ночь, я прошел меж шатров ассирийцев. В ту ночь я был более могуч, чем их колесницы, и более смертоносен, чем их стрелы с железными остриями, и к утру смерть царила над их воинством, которое растаяло само по себе».