Утонченный мертвец - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Ирвин cтр.№ 6

– Ну…

Я буквально физически ощутил, как она недоверчиво приподняла бровь.

– Портрет будет в одежде. Молчание.

Я лихорадочно соображал, как бы ей объяснить, что мое предложение сделать ее портрет ни в коем случае не станет прелюдией к попытке коварного соблазнения, но подобрать убедительные слова было очень непросто, поскольку попытка коварного соблазнения как раз и входила в мои намерения.

– Не знаю, – сказала она. – Я подумаю. – Я держал ее за руку, но теперь она высвободила ладонь. – Пойду куплю нам мороженого.

Она ушла, я остался сидеть на траве. Я сидел в темноте, слушал кряканье уток и приглушенный шелест чужих разговоров поодаль. По моим ощущениям, солнце уже опустилось за кроны деревьев. На улице было тепло, но меня бил озноб. Она не вернулась. Я, как дурак, просидел в ожидании еще почти час, но она не вернулась ко мне. Наконец, я снял маску. Даже в сумерках в парке было достаточно многолюдно, и повсюду, куда ни глянь – столько хорошеньких молодых женщин, блондинок, брюнеток и рыжих. Я не заметил, чтобы кто-то из них обращал на меня особенное внимание.

На следующий день я проснулся еще до рассвета, разбуженный собственным криком, и потом мне уже не спалось, и я долго лежал с закрытыми глазами и думал о разном. Скоро на верфи начнется рабочий день, в сухих доках включатся машины для демонтажа списанных кораблей, но сейчас, рано утром, все звуки, что доносились снаружи, были приятными и действовали успокаивающе: тихий рокот моторов на баржах, проплывавших по Темзе, плеск воды у причала, редкие сигналы туманного горна, скрип шагов по гравиевой дорожке за домом. Тот дом на Кьюбе-стрит, где я снимал комнату в 1936-ом, в 1941-ом году разбомбили немцы, во время очередного налета на Лондон. Это был старый, нелепый дом, каменный пережиток восемнадцатого столетия, втиснутый между двумя пакгаузами, сооруженными в конце девятнадцатого века. Помимо монументальных складских хранилищ на улице-были конюшни для ломовых лошадей, гостиница для моряков, китайская бакалейная лавка и паб («Герб Лонсдейла»).

Я лежал с закрытыми глазами, слушал, как оживают доки, и думал о Кэролайн. Она была настоящая? Вполне вероятно, что нет. Чем больше я думал, тем сильнее убеждался в том, что это был просто спектакль. У Маккеллара много знакомых актрис, и он вполне мог попросить кого-то из них сыграть роль секретарши из конторы торговца мехами. Я позавтракал сигаретой и чашкой кофе. И тогда, и сейчас мои дни измеряются количеством выкуренных сигарет. Для того чтобы встать к мольберту, пришлось подкупить себя еще одной сигаретой. Я делал пастельный набросок портрета Кэролайн, как она представлялась мне в воображении. Я изобразил ее с телом в форме скрипки, но без ног. Мне вдруг пришло в голову, что Кэролайн может быть чернокожей, и поэтому женщина на картине превратилась в безногую негритянку, парящую в небе над городом на другом берегу реки, наподобие божественной покровительницы Ротерхита, а над ее головой я нарисовал слепой глаз, истекающий слезами.

Я никак не мог сосредоточиться. Оставив набросок, я попробовал поработать над иллюстрациями к «Детству и отрочеству Гагулы». Но и с «Гагулой» дело пошло не лучше. Я вышел из дома, сел в трамвай и поехал в Уэст-Энд. Там я долго бродил по улицам Сохо, но не нашел ни одной конторы, как-либо связанной с торговлей мехами. Но, опять же, Кэролайн, когда рассказывала о работе, ни разу не упомянула названия своей фирмы. Я зашел в паб на Грик-стрит и просидел там больше часа – пил пиво и прислушивался к голосам, но ее голоса не услышал. Потом я еще заглянул в «АБС» на Пиккадилли и походил по Сент-Джеймсскому парку.

Уныло посмеиваясь над собой, я вернулся домой. Я всерьез думал о том, чтобы еще раз съездить в паб ближе к вечеру, но вскоре после обеда пришел Маккеллар, узнать, как продвигается работа над иллюстрациями к его книге – и, разумеется, полюбопытствовать, что у нас получилось с той девушкой из бара.

– Маккеллар, ради Бога, скажи мне, какая она была?

– В смысле, какая она на лицо? Я бы сказал, очень даже хорошенькая. Э… волосы темные. Глаза, кажется, карие.

– А сколько у нее было ног?

– Наверное, две. Как у всех. Хотя я не присматривался.

Я продолжал наседать на Маккеллара, но больше он ничего не сказал. Меня бесила эта неопределенность. У Маккеллара напрочь отсутствует визуальное восприятие, что лишний раз проявилось его комментарием по поводу моих иллюстраций. Маккеллар заявил, что они «слишком претенциозные в смысле художественного исполнения». Мы как раз спорили по этому поводу, когда пришел Оливер. Сказал, что Нед просил передать: сегодня вечером состоится внеочередное собрание братства. (Тут, наверное, надо сказать, что название «Сера-пионовы братья» происходит от одноименного сборника рассказов Гофмана, немецкого писателя, жившего в девятнадцатом веке, где фигурирует пустынник Серапион, фантазер и мечтатель, вдохновлявший других героев и утверждавший, что люди способны одним своим духом усваивать все, что происходит во времени и пространстве. Как и писатели из России, из кружка с точно таким же названием, с которыми мы вели переписку, мы придерживались убеждения, что воображение -страшная сила, и ей подчиняется все: и пространство, и время.) Неду стало известно, что Андре Брет.он написал организаторам выставки в галерее Ныо-Барлингтон письмо, в котором всячески обругал «Серапионовых братьев» и потребовал, чтобы их работы убрали из экспозиции. По этому поводу Нед объявил полный сбор. Разумеется, мое присутствие на чрезвычайном собрании братства было строго желательно, равно как и присутствие Манассии. Манассия жил неподалеку, в Шедвелле. Мы решили пройтись пешком. По дороге Маккеллар рассказал Оливеру о нашем вчерашнем эксперименте с маской для сна и секретарем-машинисткой. Оливер не проникся.

– Девушка правильно сказала. Дурацкая была затея. А ты, Каспар, держись подальше от машинисток. Конторские служащие – объективно контрреволюционное явление. Тем более что пока ты клятвенно не пообещаешь жениться, даже и не надейся на то, что тебе будет позволено залезть к ней в трусы.

Оливер сказал это как бы в шутку, но я почувствовал в его голосе скрытое раздражение. Его возмутило и даже обидело, что вчера я провел целый денье Маккелларом и какой-то невыразительной машинисткой, вместо того, чтобы посвятить это время ему. Оливер принялся живописать свой обед с некоей contess’oft*. Я-был уверен, что никакой contess’bi не существует. Оливер вечно рассказывал о своих многочисленных подругах, но я ни разу не видел ни одной из этих женщин.

Мы зашли на Манассией. Его картины, на самом деле, относились скорее к еврейскому фольклору, нежели к сюрреализму в самом что ни на есть приблизительном определении, но он, тем не менее, входил в нашу группу. Мало того, выставочный комитет выбрал для экспозиции в Барлингтоне одну из его картин вместе с несколькими небольшими гравюрами – а также одну из моих картин и одно из изделий Хорхе, нечто среднее между скульптурой и objet trouve. Так что парижский demarche угрожал нам напрямую. Сегодняшнее собрание братства обещало быть напряженным еще и по той причине, что Барлингтонский выставочный комитет категорически отклонил все до единой работы Феликс, заявленные на выставку.