Нефертити и Эхнатон - читать онлайн книгу. Автор: Кристиан Жак cтр.№ 48

Во всех подобных высказываниях Олдред видит лишь лесть, «дипломатические» декларации, корыстные восхваления. По его мнению, амарнские «нувориши», которые во всеуслышание заявляют о своей благодарности и радуются, что избежали нищеты, – это обыкновенные придворные лжецы; их цель – создать у Эхнатона ощущение личного могущества, заставить поверить, что именно он является источником их благосостояния.

Немецкий египтолог Кеес, напротив, полагает, что признания новых амарнских сановников следует принимать всерьез. С его точки зрения, гипсовые маски (найденные в мастерских скульпторов), благодаря которым мы знаем лица многих жителей Ахетатона, доказывают, что большая часть вельмож имела скромное происхождение. Черты лиц, часто довольно грубые, как будто свидетельствуют о том, что амарнская элита сильно отличалась по своим внешним признакам от фиванской.

В этой связи можно также вспомнить, что при Эхнатоне начался процесс вытеснения классического языка, который употреблялся в Фивах, простонародными формами речи. В язык амарнского периода проникают многочисленные неологизмы азиатского происхождения, что объясняется космополитизмом столичной культуры.

Другие детали, например относительно высокий уровень комфортабельности даже самых скромных домов Ахетатона, наводят на мысль, что Эхнатон стоял у истоков того идейного течения, которое некоторые интерпретаторы – пожалуй, чересчур смело – квалифицируют как «социализм, еще не получивший своего названия». По нашему мнению, трудно отрицать, что Эхнатон открыл маленьким людям дорогу к власти и богатству, изменив систему подбора кандидатур на высшие имперские должности.

Попытки представить Эхнатона наивным мечтателем, чувствительным к самой грубой лести, не убеждают. Такая черта плохо подходит фараону, а, кроме того, у нас есть доказательства, подтверждающие, что Эхнатон вполне был способен проявить твердость и не полагался слепо даже на тех людей, которых сам возвысил. Хороший пример тому – Май, хранитель царской печати, учетчик скота и носитель опахала по правую руку царя. Он занимал довольно видное место в Гелиополе, но достиг гораздо более высокого положения в эль-Амарне, где приобрел доверие Эхнатона. Тем не менее, его карьера оборвалась в одночасье по воле царя; в гробнице Май его имя было повсюду изглажено, а изображения покрыты слоем штукатурки – в знак того, что этого человека более не существует.

Эхнатон, как мы могли убедиться, был по своему призванию духовным наставником и при любом удобном случае лично излагал свою доктрину тем, кто имел глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Он любил вступать в прямой контакт со своими подданными, что и позволяло ему, как говорится в египетских текстах, «создавать людей». Главным критерием, руководствуясь которым Эхнатон назначал человека на ту или иную должность, была способность предполагаемого кандидата понимать сущность Атонова света, причем не только в мистическом, но и в самом что ни на есть реалистическом аспекте – чиновник должен был уметь применять учение царя в своей повседневной деятельности. Для царя мало что значили семейное происхождение чиновника или его принадлежность к определенному социальному слою, но в такой политике не было ничего нового. Уже в эпоху Древнего царства люди из низов общества иногда достигали самых высоких должностей. Знаменитый Имхотеп, например, в начале своей карьеры (до того, как попал на службу к царю) был простым резчиком сосудов.

Обвинять всех «выдвиженцев» Эхнатона в лицемерии несерьезно. У них не было необходимости притворяться в том, что они поклоняются Атону и чтут царя, представителя Бога на земле. Эхнатон, выслушав человека и составив себе о нем определенное мнение, принимал то решение, какое хотел. Без сомнения, он иногда ошибался в оценке компетентности своих новых администраторов. Некоторым из них, вероятно, не хватало опыта. Другие так радовались свалившемуся на них богатству, что отчасти забывали о связанных с ним обязанностях. В качестве примера можно сослаться на некоего Туту, вероятно сирийца по происхождению, который исполнял должность начальника сокровищницы. Некоторые данные позволяют предполагать, что этот персонаж не отличался скрупулёзной честностью, и как руководитель оставлял желать лучшего.

Выдвинуть против него более конкретные обвинения мы сейчас не можем. Сказать больше значило бы фальсифицировать имеющиеся в нашем распоряжении документы. То, что царь окружил себя новыми людьми, – неоспоримый факт. Однако в подобном решении не было ничего революционного. Каждый фараон, придя к власти, поступал так же. Эхнатон позволил некоторым людям низкого происхождения разбогатеть на государственной службе – но и это нельзя считать чем-то экстраординарным. Другие фараоны, жившие до него, вели себя сходным образом. Остается узнать, была ли такая «кадровая политика» систематической или случайной. Второй вариант ответа представляется нам более правильным. Эхнатон проявил мудрость, привлекая к своему двору и старых фиванских чиновников, и новых людей, «созданных» им самим. Можно ли это расценивать как социальную эволюцию Египта? Похоже, что да. Как революцию? Определенно нет.

Остается еще один невыясненный момент. Открыл ли Эхнатон доступ к египетским административным постам иноземцам (будь то сирийцы, вавилоняне или микенцы)? Много ли чужеземцев вообще было в Ахетатоне, и играли ли они какую-то другую роль, кроме коммерческой? В эпоху Нового царства египетское общество приобрело космополитичный характер. Многие египтяне побывали за границей, а люди из других стран приезжали в Египет. Экономические контакты стали довольно частыми. Скорее всего, новая столица не отгораживалась от иноземных влияний, но, к сожалению, точно определить их характер и значение не представляется возможным.

«Отец бога» Эйе и генерал Хоремхеб

В окружении фараона было два персонажа, которые заслуживают нашего особого внимания.

Эйе, носивший жреческий титул «отец бога» (или «божественный отец»), возможно, был дядей Эхнатона. Он исполнял очень важные обязанности в Фивах, при дворе Аменхотепа III, одним из первых переехал в новую столицу и там ничуть не утратил своего влияния – скорее даже приумножил его. Некоторые исследователи считают его наиболее могущественным государственным деятелем периода правления Эхнатона. Во всяком случае, точно известно, что он был одним из самых приближенных к царской чете людей. На одном изображении из его гробницы он, обнаженный, свободно беседует с Эхнатоном и Нефертити.

Эйе, искушенный во всех хитросплетениях египетской административной системы, и умевший избегать любых ловушек на своем пути, обладал уникальным по своей ценности опытом. Хорошо зная элиту страны (так как в прошлом ему не раз приходилось выполнять сложные и деликатные поручения), он был идеальным связующим звеном между Фивами и новой столицей. Без сомнения, именно поэтому он сумел продержаться на первых ролях и при предшественнике Эхнатона, и при нем самом, и потом – неизменно демонстрируя замечательную способность маневрировать и острое дипломатическое чутье придворного.

Эйе подчеркивает в своих надписях, что получал духовные наставления непосредственно из царских уст. Беседы между монархом и его первым слугой происходили весьма часто. Эйе удостоился многих титулов и почетных званий: «любимца совершенного бога», [103] царского писца, носителя опахала по правую руку царя, начальника колесничного войска, начальника всех строительных работ Его Величества. Если верить текстам из его гробницы, Эйе пользовался доверием во всей стране. Эхнатон каждодневно осыпал его милостями, ибо считал очень компетентным человеком. Потому-то Эйе и был поставлен во главе высших сановников. Будучи человеком долга, он выслушивал повеления фараона и тут же их выполнял. Царь усыновил его. Эйе проявил себя перед владыкой Обеих Земель как безупречно правдивый и честный человек. Он был служителем ка Его Величества и радовался каждый раз, когда видел фараона во дворце. Будучи поставленным во главе вельмож и царских приближенных, Эйе знал, кто из них приятен царю, мудрому и «знающему подобно Атону». Эйе, ненавидевший ложь, олицетворял для царя Маат, закон жизни.