Однако ей было не до костюма, она схватилась за голову:
— Ты хочешь есть, а у меня в холодильнике шаром покати!
Завтра с утра собиралась на рынок…
— А что тебе мешает сходить сегодня? Рынок-то рядом. И
почему ты не хвалишь мой новый костюм?
— Да-да, неплохо, — рассеянно кивнула Фрося, погружаясь в
размышления. — Как-то неловко тебя сразу бросать, — забормотала она, — как-то
некрасиво получается: ты в дверь, а я за дверь… Но с другой стороны кормить
тебя совершенно нечем.
Я наблюдала за ней и дивилась: как легко люди создают себе
проблемы и как мучительно ломают голову над тем, что и яйца выеденного не
стоит. То ли дело я…
Впрочем, речь тут не обо мне — к сожалению. В конце концов
Фрося растерянно уставилась на меня и спросила:
— Так что, Соня, как мне быть? Может есть смысл сходить на рынок?
Я рассердилась:
— Конечно, раз ты к моему приезду так тщательно все подъела.
Беги скорей и покупай все самое вкусное. С утра мне уйму нервов вымотали, да и
чемодан выкачал из меня немало калорий, так что могу себе позволить легкое
отклонение от диеты. Впрочем, нет, будем сдерживаться, поэтому купи мне
килограмма два еды, не больше.
— Хорошо, я быстро: одна нога здесь, другая там.
— Кому ты рассказываешь, я тебя знаю.
Схватив громадную сумку, Фрося убежала, я же распаковала
чемодан, освободила в шкафу несколько полок и аккуратно разложила на них свои
бюстгальтеры, панталоны и прочее. Хотела переодеться, но, передумала, решив,
что Фрося недостаточно еще насладилась моим французским костюмом.
Поскольку я женщина быстрая и ловкая, из тех, у которых в
руках огонь, то за десять минут со всеми делами управилась. Фрося, копуша,
думаю, и до лифта еще не дошла.
Покончив с делами, я огляделась. Возник естественный вопрос:
“Чем бы заняться?”. Словно по заказу я увидела на мольберте картину.
Да-а, забыла сказать, моя Фрося художница. Она имела
причастность к оформлению одной из моих книг. Несмотря на значительную разницу
в возрасте, мы очень сдружились. Когда Фрося бывает в Москве, всегда
останавливается только у меня.
Я тоже частенько к ней приезжаю, потому что люблю ее не
только как подругу, но и как творца.
Она тоже меня обожает. Как известно: бездари тянутся к
бездарям, а таланты — к талантам. Фрося очень талантливая художница.
Талантливая и трудолюбивая. В свои двадцать шесть она достигла признания. Не
подумайте, что я преувеличиваю, Фрося действительно очень талантлива.
Возможно, и гениальна.
Как всем известно, я тоже не бездарь. Мы, творческие люди,
обычно умеем все. Какая разница что писать: книги или картины — нам без
разницы.
В пароксизме творчества, я накинула на себя Фросину рабочую
блузу, дабы не испачкать французский костюм, и, схватившись за кисти,
уставилась на картину.
Мне сразу не понравился ее колорит, явно не хватало
красного. С присущим мне бесстрашием принялась за дело. Высунув от усердия
язык, я щедро обогащала картину красным, когда в дверь постучали. Зная повадки
Фроси, я крикнула:
— Открыто!
В прихожей раздался топот, и в комнату ввалились три
здоровенных мужика, настоящие мордовороты. Увидев, что я пытаюсь внести свою
лепту во Фросину картину, они возмутились:
— Хорош пачкать холст!
— Что значит — пачкать? — возмутилась и я.
— А то и значит, что мы почище тебе нашли работенку, —
заявил самый огромный мужик, из тех, кому возражать не хочется.
Однако я, невзирая на обстоятельства, всегда возразить
готова, но на этот раз (увы) не удалось.
Нет, я пыталась им объяснить, что в этом деле (в живописи) и
сама кое-что понимаю, что обойдусь без советчиков, но мордовороты слушать меня
не стали. Накинув на мою голову мешок, они связали мне руки и ноги и потащили
вон из квартиры. Вытащили на улицу и со страшным матом затолкали в машину.
Думаете я испугалась?
Нисколечко.
“Опять Фроська дуркует, — думала я, лежа на заднем сидении.
— Известная приколистка”.
В прошлом году она нашей общей подруге, бизнесменке Тамарке,
письмо от любовника сконструировала — вечный зов!
И Тамарка, как дура последняя, в Турцию помелась вызволять
своего обожаемого юнца с курорта для средне-нищих. Вот там-то турки за девочку
бабушку нашу и приняли и попытались определить Тамарку в бордель.
Бедный был бы бордель!
Преуспевающая бизнесменка Тамарка там навела бы порядок —
такой же, какой она (и еже с нею) навела в нашей стране.
Пока турки пробовали престарелой Тамаркой поторговать (говорила
ей, не увлекайся лифтингом своего лица!), любовник тем временем с цыпочкой
(ноги торчат из ушей) на Таити балдел на “бабки” Тамаркины. А почему бы и не
побалдеть!
Вот такой безобидный прикол сделала Фрося нашей
преуспевающей бизнесменке. Мы с Марусей со смеху чуть ни погибли. Да что мы,
вся Москва над Тамаркой смеялась.
Однако теперь, лежа в машине с мешком на голове, я чувство
юмора мигом утратила. И жизнерадостность исчезла куда-то. И оптимизм куда-то
ушел.
“Как надоела она, эта Фрося, со своими приколами! — злилась
я зверски. — Будто ее примитивными штучками можно пронять меня, умницу и
красавицу! Сразу ее раскусила, с первых же слов.
Ха, холодильник пустой!
Нашла повод смыться из дому. И теперь эти дебилы Ваньку
валяют…
Ну, да бог с ними, пусть порезвятся…
Но что я сделаю им, если они покалечат мой французский
костюм…
Даже страшно подумать!”
Вот такими благими намерениями была я полна.
Глава 3
Ехали мы довольно долго; я устала лежать в неудобной позе,
связанная, с мешком на голове. Признаюсь, уже страшно злилась, нечеловечески —
ведь привыкла к жизни иной.
“Не затянулась ли шутка? — думала я. — Напугали, по городу
повозили, хватит, пора бы и меру знать”.
Увы, выразить свое «фи» я не могла: мордовороты сделали то,
чего не догадались сделать все мои мужья — рот залепили мне скотчем. Поступили
мордовороты, должна заметить, весьма предусмотрительно, иначе наслушались бы
они от меня такого, чего и врагу не пожелаешь. Здесь я большая мастерица,
натренировалась на своих мужьях…
Впрочем, я и со скотчем уже начала вести себя очень
тревожно: ерзала, крутилась, куда-то ногами била — думаю в дверцу машины.