Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щербаков cтр.№ 33

Помедлив, Алексий добавил:

– А все ж митрополитом свой русич должен стати. Если не Сергий, то кто ж?

Видя нетерпеливое движенье князя, владыка остановил его неспешною молвью:

– Знаю, о Митяе вопросить мыслишь. Люб он тебе. Книжен, велеречив. Удобен. Токмо удобство то мне не по нраву. Светской жизни, а не мнишеского жития вкусил сей человек. А не порадевши свой срок в иночестве, возможет ли стать Митяй твоею духовною опорой?

Алексий откинулся в кресле, устало прикрыл глаза. Но когда Дмитрий через минуту помыкнулся было встать, веки святителя дрогнули и открыли вдруг уже не тот, прежний, непреклонный, а добрый заботный отцовский взор.

– Верь, Митя, будет и на Орду Пьяна. Будет! Ты только верь.

…Прежним путем – палатами, лестницами, переходами – покидал владычные покои Дмитрий. Только шаг князя стал тверже, и резче означились морщины на высоком челе. За окнами разгорался день. Вереницею плыли над крышами облака. Шумел народ. И князь торопился туда – к неизбывным делам и заботам.

Над стороною Наручатской выла вьюга. Из дремучих зырянских лесов пригнала она в мордовскую землю изгонною ратью неисчислимые угрюмые тучи, чая врасплох застигнуть все живущее в здешнем краю, и злилась теперь, что не удалось свершить того, что не сгубила покуда никого нежданным своим нападеньем.

Может, станет добычею ей хоть избенка-невеличка, ставленная мало не к стволу могучего дуба? Старается вьюга, наметает сугробы круг избушки, воет злобно, будто сам свирепый Киямат созывает в лесную глухомань всех подвластных злых духов!

– Уходи, ненасытный Азырен, ищи добычу в иных местах! О мать дома Юрт-ава, мать огня Тол-ава, мать ветра Варма-ава, заклинаю вас: отведите глаза богу смерти от моего жилища! И вас заклинаю, милосердные Кастарго и Вецорго: донесите мою мольбу до ушей великого отца вашего Нишке-паза, создателя всего сущего. Вырвите из подземного царства молодому воину душу-лиль!

Трепещет от древних заклинаний пламя грубой свечи, трепещут и ресницы на изможденном лице:

– Ду-у-ня…

Не сразу возвращается лиль-душа в израненное тело. Но вот уже в глазах затлел слабый огонек жизни:

– Где я?

Глаза болящего на миг расширились от испуга, когда заметили вдруг заботно склонившееся к нему старушечье лицо с крючковатым носом и светлыми, будто выцветшими, глазками.

– Мое станово становище и бирюк в лесу не сыщет! Сюда и свертень не доскачет, и птица не долетит. При свече да при лучине живу себе без кручины! Годы годую и в ус не дую!

– А ты, баушка, бахарка знатная. Поначалу же страшней мне показалась.

– За ведьму, поди, принял?

– Был грех.

– А ты не винись. Вирь-авая, ведунья-знахарка. А от ведовства до колдовства – тропинка коротка.

– Как же я попал к тебе, баушка?

– Да уж не сам пришел, богатырь. Нашла я тебя середь трупьев у Пьяны-реки. Сколь же добычи дух смерти Азырен на той луговине собрал! И твою душу – лиль утащил было в подземное царство. И кости срослись, и раны затянулись, и пухлины на теле расточились, а все не отдавал душу твою свирепый слуга Киямата. А сегодня дошла, видно, молитва моя до громовника Пурьгине-паза, и вырвал он бесценную лиль у злого духа!

– Что ж, все полки наши на той рати дуром погинули?

– Слышно, малая толика лишь дружины русской изловчилась через реку перевезтись, живых татары в полон угнали, а побитых наш лесной народ эрзя в землю прибрал…

Раненый горестно прикрыл глаза.

«Как же створилась великая та безлепица? Рухлена дружина была – одно, дак ведь и ее надо исхитриться врасплох застать…»

Вирь-ава – впрямь ведунья! – будто прочла чужие мысли:

– Помог Орде наш подлый князь Пиняс. И место засадное указал, и людей из селений окрестных загодя повывел, чтоб не подали вести русским. Трусливый шакал, лижущий лапу, обрызганную чужой кровью! Кинулся Пиняс с мордовскою дружиною всугон татарам – пограбить да полютовать всласть. Много зла створил выродок земли нашей. И ежели не вспятил бы его с малою дружиною городецкий князь Борис, было б разора в селеньях нижегородских куда больше. Ведаю, отольется скоро тому Пинясу кровь-руда невинных русичей. Грядет на землю эрзя мщение, и не упасет от него сам Нишке-паз! Чую, не пережить князю декабря-стужайла!

– Декабря? – раненый в волненьи помыкнулся было приподняться, да не осилил. – Сколько ж я у тебя тут, баушка?

– Дак ведь и жнивень, и хмурень, и позимник пролежал ты, богатырь. А ныне уже и листогной истекает.

Старуха заботно отерла пот со лба болящего, поднесла ковш с пахучим настоем.

– Долго жить да здравствовать тебе, парнище. Как зовут‑то тебя?

– Петро. А по прозвищу Горский.

…Как в воду глядела мудрая Вирь-ава! А может, и впрямь в воде заговоренной высмотрела она огненный лик духа мщения, иным смертным незримый. Ибо видят они лишь тварные следы его неистового торжества. Не добрыми самаритянами пришли в лесное Засурье по снежному первопутью русские воины, и багровые отсветы пожаров на их светлых доспехах освещали путь изгонной московской рати. Законы войны неумолимы, и тянутся из земель эрзя и мокши вереницы полонянников. Во владимирских, суздальских, костромских ли краях осадят их на прожитье княжьим указом, и вольются они в Русь подобно ручейкам, втекающим в реку.

Не так ли растворились в ней и меряне, и чудины, и лопь, и весь, и иных языков люди. Ладом, добром растворились, ставши одним могучим народом, коему не рабы подъяремные потребны, а неутомимые пахари и добрые воины.

…День ото дня в тело Горского, отринувшее смертную хворь, все ощутимей возвращалась прежняя сила. Чтоб вернуть былую гибкость перебитой у локтя деснице, Петр подолгу кривой железной ложкарней скреб березовые чурбачки. Под умелою рукою запасенное хозяйкою с лета дерево превращалось в ладные миски да солонки. Воткнувши остро заточенный инструмент меж бревен в сенях, Петр выходил во двор и до приятной устали в пояснице махал тяжелым колуном-дровосеком.

Так было и нынче. Распрямившись на малый часец, Горский с удовольствием оглядывал горку свежерубленых поленьев, желтеющих на утоптанном снегу, и снова перехватывал погоднее гладкую рукоять колуна. За работой он не враз углядел выезжаюших из леса всадников, а когда узрел, прятаться было поздно. Остоявшись, Горский спокойно наблюдал, как всадники заводят коней во двор. Передний, буравя Петра цепкими рысьими глазами, подошел вплоть:

– Брось топор!

Горский, сметя силы, спорить не стал. Войдя в жило впереди пришельцев, возвестил: