Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щербаков cтр.№ 32

Много раз так‑то вот, с размаху, бросала судьба на плечи Дмитрия тяжкий гнет неудач. Шутка ли – пятнадцать уже годов минуло с той поры, как препоясали его великокняжеским мечом. Тогда, двенадцатилетним вьюношком, он и поднять‑то не мог толком тот заветный меч. Окрепли, заматерели княжьи плечи за годы трудов и походов, а все ж в иные минуты непереносною кажется тяжесть новой беды.

К кому прийти в такой час с неизбывною болью, не боясь показать слабости своей? Все ждут твердого, ободряющего княжьего слова. А где ж ему самому‑то найти целящее ободрение и утешение? Ни жене, ни верным ближникам не должен показывать он, как невыносимо тяжело порою бремя власти! Одна лишь опора в такую минуту у князя – митрополит Алексий. Только его не оскудевающая духовная мощь способна возжечь в изнемогающей душе чистый свет веры!

Отпустив боярина, князь долгими переходами прошел сквозь заполошенную суету терема (видно, и здесь уже сведали о Пьянском позорище!), обнял мимоходом успевшую уже всплакнуть Евдокию – рано, мол, слезы‑то лить, может, и жив еще непутевый братец Иван, и один, без провожатых выйдя со двора, двинулся к Успенскому собору. Во владычные хоромы он поднялся не главным, а боковым, с детства знакомым ходом, и Алексий не умедлил принять его. Время будто и не касалось просторной кельи митрополита. Сколько себя помнил Дмитрий, всегда вот так же уютно мерцала пред божницею лампада и глядели из полутьмы строгие иконные лики. Самый воздух кельи, сухой и легкий, пахнущий неуловимым горьковатым ароматом, казалось, утишал помалу раздиравшие душу страсти.

Дмитрий, подойдя под благословение к сидящему в кресле Алексию, подивился становящемуся с каждым днем все зримее сходству истончившихся черт лица митрополита, обрамленного белым клобуком, с ликами древних византийских икон. И, целуя слабую, со святыми мощами уже сравнимую руку владыки, князь почувствовал вдруг острую жалость к мудрому старцу, давно уж ставшему если не отцом, то заботливым и строгим дедом Дмитрия. Что было бы с Москвою и с землею русскою, если б дрогнула эта, ныне бессильно лежащая на резном подлокотнике рука, коею столько лет направлял митрополит шаги мужающего князя! И хоть давно уже научился Дмитрий шествовать твердо и властно, а все равно ощущал за собою добрую силу руки Алексия, и потому горькой тоскою окатило вдруг, когда помыслил, что недолго, видно, осталось веку святителю Руси.

Потому, прежде чем начать неизбежный разговор о заботах своих, Дмитрий заботно вопросил владыку о здоровье. Немощен стал телом митрополит, но неукротимый дух по‑прежнему светился в глазах его, будто и не было за плечами без малого семи десятков лет пути, начатого некогда юным иноком Богоявленской обители.

– Не о здоровье – об ином мне пещись ныне надо. – Алексий прямо взглянул в очи князя. – Чую, скоро приимеет Господь мою душу. Достойно ли приму его волю?

И, прерывая Дмитрия, желавшего возразить было, что рано еще о смерти думать, митрополит домолвил твердо:

– Не суесловь, княже! Ибо сказано: «Кто из людей жил и не видел смерти, избавил душу свою от руки преисподней?» Яз тоже смертен. И мой срок близок.

Помолчав и омягчев лицом, владыка вновь обратился к смущенному князю:

– Мыслю, и с иными глаголами, а не токмо с прошаньем о здоровье пришел ты днесь, княже?

Дмитрий поднял нахмуренное чело:

– Весть пришла – повержены полки наши в мордовской земле. А допрежь того верный кметь оттуда пригнал, сказывал о нестроеньях великих в войске. Баял, беспечности тамо несть числа. Ратники-де не токмо кольчуги, а и порты свои с плеч спустили, аки в бане распревше. Вот татары их и попарили! Отче! Вельми виновен я. Не укрепил воинство добрыми воеводами. Мыслил о том и не сдеял.

Не дождавшись ответа, домолвил в горькой растерянности:

– Когда ж мы готовы будем татарам противустати? О двух головах они, что ли! А у нас по одной, да непутевой. Отче! Иссякает вера моя в победу над погаными. Возможем ли сломать Орду, ежели скудоумие, спесь да бахвальство свои преломить не в силах?

Алексий поднял на князя темный непреклонный взор:

– Сын мой! С младых ногтей учил я тебя, что токмо единомыслие даст православному воинству победу над безбожные агаряны! Лишь твоя ли в том вина, что случилось ныне меж ратниками гибельное шатание? А сами воины что ж? Али не ведали, на какого врага ополчились?

– Отче! – едва не застонал Дмитрий. – Да ить среди них лучшие мои кмети были!

– Лучшие ли? – Алексий сурово взглянул на князя. – Мнится мне, что лучшие не забыли бы о воинском долге своем!

Князь опустил голову, а митрополит, возвыся голос, продолжил:

– Борьба с Ордою – дело святое, богоугодное. И кто презрел сию заповедь предков наших, кары достоин. Ибо сказано…

Владыка запнулся, припоминая.

– Сказано: «Проклят, кто дело Господне делает небрежно!» Не мне, грешному, судить и тем паче проклинать безлепо сгинувших. В руце божьей обретаются души их. И не Господь ли ниспослал ныне пораженье в стороне Наручатской, указуя нам грядущее? А грядущее наше – в единачестве всего языка русского. И ты, княже, промыслом божиим призван единачество то крепить, ободряя слабых, окорачивая злонравных, осаживая нетерпеливых. Возможешь содеять сие – сломишь Орду, ибо близок уже час великой битвы! Не возможешь – повторится Пьяна и раз, и другой, покуда не померкнет свет в родимой земле.

Укрепись духом, сыне, не дай створиться тому злу, не попусти ордынскому змию!

Митрополит умолк, передыхая.

«Нелегко уж и баять‑то святителю, яко прежде», – с болью подумал князь. Перемолчав, сказал со вздохом:

– Вельми тяжел крест мой, отче.

Митрополит кивнул, соглашаясь:

– Вестимо, тяжел. А не тяжелее, чем у любого из тех смердов – пахарей, для коих и тщишься ты скинуть с Руси татарское ярмо! Не о себе – о них допрежь должна быть господарская дума твоя! Прими в душу боль народа, и растворится в ней без остатка твоя боль, яко капля малая. В том исток грядущей победы!

Алексий опять умолк, часто и трудно дыша. Перемогая себя, договорил:

– Не узрю уже яз победы сей. И еще об одном скорблю, уходя с земли. Оставляю многотрудное дело свое без восприемника.

– А Сергий что ж? – осторожно вопросил Дмитрий.

Митрополит в ответ сожалеюще развел руками:

– Намедни баял яз с ним опять. Наотрез отказался старец от святительского сана. «Прости мя, – рек, – владыка, яко выше моея меры еже глаголеши, и сия во мне не обращеши никогда же».

Алексий сокрушенно качнул головою, повторил:

– Никогда же…

И, будто отринув горечь сожаления, митрополит продолжил раздумчиво:

– Не сразу постиг яз предназначение Сергия. Не в святительских покоях – на Маковце, в лесах радонежских истинное место великого молитвенника Руси! Из дебрей тех и слово его святое народу слышнее!