Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Щербаков cтр.№ 36

Но все реже становился скрежет железа о железо, уже древками копий сбивали недавних мучителей в тесную толпу, а кому‑то из самых супротивных, отведя в сторону, рубили головы. А снег сыпал и сыпал, торопливо припорашивая алые пятна, будто душегуб, спешно заметающий следы недавней татьбы…

Поновляев ехал через площадь, сцепивши зубы, стараясь не глядеть по сторонам. Боялся, что не выдержит, разорвется сердце от жгучей жалости, коли померещится ненароком в толпе полонянников чье‑нибудь знакомое лицо. И – не уберегся, глаза в глаза сомкнувшись с давним новгородским дружком Степаном Каликою. Покуда, растерянно приостановившись, узнавал в раскосмаченном худющем мужике дородного, могутного приятеля, ужасаясь явленной перемене, тот сам рванулся навстречу:

– Миша, родной, выручай!

Поновляев ответить не успел, да и что он мог ответить! В этот самый миг и восстала на площади нежданная замятня. В поднявшейся сутолоке Степана оттеснили в глубь толпы, а на Мишу наскакали, невесть за кого его и приняв, двое нукеров с обнаженными саблями. Тут бы и дать выход долившей сердце злобе! Поновляев даже глаза на миг прикрыл, представив, как рубанул бы с потягом жилистую шею татарина. Но, скользнувши десницею по сабельной рукояти, лишь распахнул пошире ферязь на груди, обнажив тускло блеснувшую охранную медную пайцзу, добытую стараниями Вельяминова. Татары, вглядевшись, зло ощерились и погнали коней в дальний конец майдана, где слышались еще яростные крики и звенело оружие.

У худой вести длинные ноги. Словно по присловью тому и створилась днешняя замятня. На час, на два ли и опередил только невольничий караван гонец из Сарая. Мамай даже и не уразумел вначале, о чем толкует вестник с красным, будто обожженным морозным ветром, лицом. Да и уразумевши, никак не мог собрать воедино обрывки судорожных мыслей. Кто мог помыслить, что осильневший на нижегородском и рязанском грабежах Арапша кинет победоносную рать на Сарай-ал-Джедид!

Как посмел посягнуть приблудный царевич на ордынский престол! Он, Мамай, решает ныне, кому из Чингизидов именоваться повелителем Белой Орды. Хоть и начал помалу выходить из воли всесильного темника, показывая украдкой зубы, хан Мухаммед, но сажен он Мамаем, и только ему, Мамаю, решать, когда коснется благородного горла нож убийцы. По правде сказать, и до лета бы не дожил незадачливый хан, и восприемник ему подыскан и обретается в Мамаевой Орде – новоизысканный и дозела покорный Чингизид Тюляк.

Но Арапша! Этот не станет дожидаться милостей от судьбы. И не на Мамаеву ли Орду прыгнет в следующий напуск заяицкий барс?

От всех этих заполошных мыслей и разгневался истинный владетель Дешт-и-Кыпчака. А во гневе и повелел повязать охрану урусутского полона, еще в сентябре посланного ему в дар неверным Арапшой. Потом, охолонув, розмыслил трезво, что негоже вымещать злобу на простых нукерах, тем паче что у самого нынче нужда в добрых воинах. Ратные служат верно тому, кто лучше платит. А уж правителя щедрее, чем Мамай, в степи не сыщешь!

Все это Поновляев вызнал тем же вечером от Вельяминова. Для того и стараться‑то ему особо не пришлось – боярин, вернувшийся из Мамаева шатра зело нетверезый, с охотою рассказал все сам.

– Теперя, значит, совокупляет Мамай степные рати на Арапшу. А где зимою‑то толикое число кметей собрать? Тянуть же поход до весны, до лета – ему тоже невместно. А ну как Арапша упредит, да и грянет на Дон? Помочь бы благодетелю нашему воев добрых приискать… Да где там: они, чай, не навоз – по степи не валяются!

Поновляева, напряженно внимавшего хмельному боярину, будто озареньем опалило на этих словах:

– Господине! А ежели полонянников тех да снова в кмети обратить? Они ж дружинники княжие, воины суть!

Теперь уж Вельяминов, нахмурясь и будто разам протрезвев, внимал новгородцу.

– Их подкормить только – дак справные ратники будут. И воинскому делу учить не надо сызнова.

Боярин не отвечал, размышляя. Было и о чем призадуматься‑то! В показавшихся поначалу несуразными речениях Поновляева был‑таки свой резон. Знавала Орда такие случаи, когда хотеньем хана, оглана, эмира ли становились бывшие рабы бесстрашными воинами-гулямами. Такие не ведали жалости и пощады и порою высоко возносились на гребне ордынских междоусобий. Но чтоб освободить враз несколько сот полонянников – такого еще не бывало!

И все же, обмысливши назавтра путем да со свежею‑то головою Мишино предложение, Вельяминов твердо уверился в его ценности. Но, добившись к вечеру приема у Мамая и изложив почтительно свои глаголы, заколебался и струхнул вдруг, узревши, как в удивленно поначалу округлившихся глазах всесильного темника зажегся зеленый хищный огонек.

Однако тут же и отлегло от души, когда Мамай рассмеялся вдруг удоволенно:

– А ты хитрец, Вельямин! Вельми злы те русичи на Арапшу! Выходит, волк степной сам на себя собак наслал?

Мамай снова хохотнул и охмурел ликом:

– Быть посему! Только новую рать эту поведешь на брань ты, боярин…

Глухо стучат копыта по стылой земле. Мороз сбавил, и степной колючий ветер уже не хлещет наотмашь задубелые лица всадников, а лишь покалывает навыкнувшую к холоду кожу. Поновляеву, мягко покачивающемуся в высоком ордынском седле, мнилось, будто и не с ним происходит сущее, будто не со спины доброго иноходца, а из‑за далекого степного окоема, где усталым батыром на снеговой кошме лежит луна, зрит он массу конницы, с рокочущим гудом текущую по бесконечной хрусткой снеговине под густо вызвездившим небом. Может, еще и потому казалось Мише происходящее невзаправдашним, что рысили рядом с ним суровые бородатые воины в русских остроконечных шеломах. Поновляев тряхнул головою, прогоняя нежданное наваждение. Да и не было никакого чуда в том, что ошуюю и одесную его шли изготовленные к бою русичи – вняв совету Вельяминова, Мамай и оборужить велел новоиспеченных гулямов русским оружием – благо много его припасено в Орде.

Понукнув коня, Миша догнал едущего впереди боярина:

– Из утра выйдем к Сараю. Арапше – как снег на голову!

– То и любо…

Вельяминов замолчал, насупившись. Вовсе и не люб ему этот поход, куда и попал‑то случаем, а вернее, капризной Мамаевой волею. И не придется ли костью лечь во славу поганого этого кумысника! А такое назавтра очень даже может статься. Хоть и сбиралось Мамаево воинство скоро, дня лишнего не промешкав, а, поди, не один уже проведчик-соглядатай повестил о том Арапше.

«С такою бы силищею да на Москву. Мокрого б места, поди, от Митьки не осталось!»

Вельяминов вздохнул, задавил, окоротил непрошеную мысль. Даст бог, может, и поход сей станет главною ступенькою на излиха крутой лестнице к званью великого тысяцкого московского. Вон и мурза Бегич, главный воевода в нынешнем походе, сколь раз уж, скаля зубы в хищной усмешке, хлопал боярина по плечу:

– Не сумуй! Арапшу побьем – двинем на Москву, бинбаши!