Катарина, павлин и иезуит - читать онлайн книгу. Автор: Драго Янчар cтр.№ 39

Страница

Так и идет по дороге бывший патер Симон Ловренц, Катарина еще не знает, за что он был уволен, это она успеет узнать, но ничего плохого не могло случиться, никого ее Симон не убил, рядом с Симоном шагает Катарина в крепких кожаных башмаках, он их тоже купил для нее у трактирщика – новые, из Зальцбурга, она идет по дороге, на которой теперь встречаются подводы с возчиками, движущиеся через горы к югу, дороги уже сухие и надежные, иногда Катарина снимает башмаки и идет босиком по траве, среди весенних цветов – желтых, белых и голубых – так она ходила когда-то в Добраве, Симон еще не знает, как она жила там, но, конечно, узнает, эти двое говорят друг другу все, но расскажет она это ему не сейчас, сейчас он смотрит, как она бредет по траве и маргариткам, словно переходит через воду, приподняв подол выше колен, ах, какое зрелище! От него сильнее бьется в нем мужское сердце – сердце похотливого самца, он идет за ней, рука сама проникает под юбку, невозможно, чтобы он не протянул руку к ее ногам и под подол, они ложатся в траву, мул некоторое время смотрит на это барахтанье и оханье, пес лежит, свернувшись калачиком под деревом, затем мула привлекает травяное обилие, всюду вокруг зеленоватые отблески травы, переливчатый отсвет солнечных лучей, благовонный земной день, водные всплески, дыхание животных, спокойных, по-собачьи преданных… И снова они ненадолго уснули, а потом опять вышли на дорогу, следом за ними идет, кивая головой, мул, над ними плывут облака, под которыми летают ласточки, птицы Матери Божией, кто их весной первый увидит, весь год будет здоров, это Катарине сказала мама Нежа, которая наверняка на нее откуда-то смотрит, нельзя разорять их гнезда, это принесет дому несчастье. И на радугу, которая появится далеко над равниной, куда уходит туча, опустившая на всех завесу дождя, а сейчас уплывает вдаль, на радугу нельзя показывать пальцем, а то палец отсохнет. Сейчас не хватает только кукушки – сколько раз она прокукует, столько у тебя будет детей.

В полдень они сели на опушке леса, из сумы показались хлеб, сало, горсть шкварок, сушеные яблоки, то, что останется от этой простой еды, получит собака, потом она полакает воды из ручья; мул еще менее требователен, он свободно гуляет по широкому лугу, пощипывая траву и желтые весенние цветы, иногда он оглядывается на них – боится остаться один, и собака – тоже, иногда она залает на мула или просто так, в Ноевом ковчеге хорошо, нет шумящей воды, луг этот – подобие надежного спасательного круга. Катарина лежит на спине, смотрит на облака, на небесных путников, спешащих в сторону Кельморайна. – А какие облака плывут там, над твоими индейцами? – Симон усмехается: – Такие же, как здесь, только бегут немного быстрее, там нет гор, которые преграждали бы им путь. – Расскажи мне, – просит Катарина, – я все хочу знать. – О чем тебе рассказать, Катарина? – Об индейцах, о дикарях, которые ходят в церковь. – Они не дикари, – говорит Симон, – они такие же, как ты и я. – Катарина – женщина любопытная, когда она была еще девочкой, то в школе при монастыре святой Урсулы сидела за первой партой и все хотела знать: какие короны были у трех святых волхвов – из настоящего золота или бумажные, какие бывают во время колядования, были они по-настоящему чернокожими или только раскрашенными и почему Ирод был такой страшный и злой? – Когда-то индейцы жили в лесах, – сказал Симон, – жили тем, что охотились и собирали плоды, после нашего прихода они начали обрабатывать землю, как обрабатывают ее наши крестьяне, этому мы их научили, как научили и разводить большие стада скота, строить самые красивые церкви, играть на органе, петь хоралы и молиться – читать «Отче наш» и «Богородице» – подобно тому, как молишься ты, мы научили их этому, как хороших умных детей, потому что головы у них были светлые, а сердца открытые. – Но человеческого мяса, – Катарина приподнялась на локтях, – человеческого мяса они больше не едят? – Симон смеется: – Вряд ли они ели его когда-нибудь, – говорит он, но не очень удивляется ее вопросу, было время, когда рассказывались всякие истории, все хотели знать о странах, где до сих пор жили другие люди, в россказнях было много правды, но еще больше вымысла, и это неудивительно, мало кто побывал там, мало кто переплыл через огромные моря, намного меньше тех людей, что повидали Компостелу, Кельморайн или даже Святую землю. – Я их учил, Катарина, не только читать и писать – самых смышленых, что мы отобрали, тех, что не стали строителями, ткачами или земледельцами, мы учили латыни, они играли на органе и пели Pater noster [58] красивее, чем мы в нашей коллегии в Любляне. – Катарина воодушевилась: – И псалмы тоже пели? – И псалмы тоже, патер Луи Бергер научил их петь лучше, чем поет любой венский хор, научил их играть на органе, на трубе и цимбалах, – Симон поднялся и начал ходить взад-вперед, взгляд его вдруг стал отсутствующим, он не видит весенних цветов и болотца на краю луга, не видит заснеженных гор, оставшихся у них за спиной. – Иногда мне кажется, – говорит он горячо, – будто там был не я, а кто-то другой – это он ходил по той обширной стране, которую мы называем миссионами, – вернее, так назвали ее испанцы, пришедшие туда испанские иезуиты, но это только название, потому что сама земля остается такой же, какой была от сотворения мира: красноземная огромная равнина, по которой течет широкая Парана и реки поменьше: Игуасу, Пиратини, Сан-Ангел, ручьи, названия которых я не знаю, эта обширная равнина, словно венцом, окружена бескрайними лесами, в которых живут птицы с ярким оперением и очень проворные звери. – Катарина слушает его, закрыв глаза, только так она может увидеть то, о чем рассказывает Симон: на краю равнины, там, где начинается целое море лесов, чуть повыше, находятся большие водопады, вода реки Игуасу широкой полосой падает в глубокую пропасть, между брызгами летают ласточки, они гнездятся в скалах под водопадами, всюду порхают тысячи больших бабочек, на вершинах деревьев гнездятся яркие птицы и, миновав беснование шумных водопадов, по равнине течет тихая, спокойная река, ее гладь сверкает на солнце, индейские дети катаются по ней на плотах и лодках, отцы их ловят рыбу, матери в кустах собирают растения, именуемые матэ, сейчас его называют иезуитским чаем, издали слышится их пение. С закрытыми глазами Катарина все это видит и слышит, но конечно, немного по-своему – это похоже на картинки в книгах, на пение в церкви, и тут она не очень ошибается, такова ведь картина рая, Катарина видела ее много раз, там нагие Адам и Ева стоят среди леса, где много лиан, листвы, корней и кротких животных, там, должно быть, очень хорошо, и всегда бы так было, если бы не то несчастное яблоко, в подобной стране живут и индейцы, там у них водопады и красноватая равнина, о которой рассказывает Симон.

Симон не знает, как было там до появления иезуитов, был ли там рай или нет. во всяком случае, люди жили без милости Божией, без церквей и церковного пения, путь к спасению был им закрыт, долго ли они могли обходиться без Божией милости? А еще следует подумать, как они жили без крыши над головой, без плугов и мотыг, без стад коров и боен, без ткацких мастерских и кузниц, без аркебуз и мушкетов, без пушек брата Клюгера, они плохо оборонялись своими луками и стрелами. Нападения и резня начались сразу же, как только португальские колонизаторы увидели, что гуарани – так называли себя сами индейцы – с помощью иезуитов заселяют и обрабатывают землю. Они не могли принять то, что весь христианский мир давно уже принял, еще тогда, когда давным-давно в своих письмах из Индий писал христианским монархам Бартоломео де лас Касас: индейцы – не животные, это люди, они носят Бога в себе, просто еще не знают Его; да прийдет Святой Дух; этого захватчики не могли принять, потому что их самих Святой Дух покинул, в них вселились злые духи страны, в которой они прожили уже долгое время и в ней ожесточились. Набеги следовали один за другим, и чем были они беспощаднее, тем более нападающие считали их справедливыми и далее священными, bellum cruentum, sed sacrum [59] , но таковыми они не были, не было в них ничего ни святого, ни праведного. Иезуитам пришлось дать знания индейцам гуарани не только о семи таинствах, о семи вопиющих грехах и семи добродетелях христианского милосердия, но и научить их еще многим премудростям военного дела; с Божьей помощью и с помощью братьев иезуитов индейцы вскоре уже владели мечом и заряжали пушки, так что нападающая бандейра, как именовали себя португальские войска, отступала из миссионов, поджав хвост, изрядно побитая. Как сообщают хроники, в тысяча шестьсот тридцать первом году, когда больше невозможно было обороняться от набегов, иезуиты с гуарани построили семьсот плотов и челнов и переправили двенадцать тысяч людей по реке Парана в края, где возвели новые поселки, новый Сан-Игнасио – теперь он назывался Сан-Игнасио-Мини, новый Лорето, новую Санта-Ану. Это был их исход, их путь из Египта, не знаю, был ли там когда-нибудь рай, знаю, что они пережили свой исход в землю обетованную. Катарина с закрытыми глазами видит величественную картину: Моисей перевозит избранный народ на семистах плотах и лодках по реке Парана, люди гребут, река пенится и несет их всех, гуарани и иезуитов, в безопасное место. Симон сидит среди них и поет, поют все, душа – это челн, плывущий по воде к мирной пристани. И Катарина тоже плывет на челне, Симон не может быть так далеко один, без нее, похоже, он и вправду сейчас уснул на траве и видит во сне всю эту прекрасную картину, в небе плывут белые облака, под ногами простирается красноземная парагвайская равнина, по ней вьется отливающая серебром река, она видится ей тут, у опушки леса, где они сейчас лежат, сразу за лугом, на котором мул пощипывает маргаритки.

Страница