Конокрад и гимназистка - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Щукин cтр.№ 32

Чудеса между тем продолжались.

Вошла в горницу Авдотья Дмитриевна, богоданная супруга Степана, а в руках у нее вместо привычного сковородника, которым она непременно охаживала муженька, если тот намедни перепивал, в руках у нее — глубокая тарелка с голубенькими цветочками, доставаемая из шкафа по особо торжественным случаям, а в тарелке дымится свежая уха. И большущий лавровый лист плавает, как обещание добрых известий.

— Вот, Степушка, похлебай ушицы, кишочки отмякнут, легше станет, а после и водочки маленько принять можно. — Голос у супруги ласковый, добрый — таким голосом она со Степаном последний раз лет пятнадцать назад разговаривала.

Все еще не веря тому, что видел и слышал, Степан утвердил босые ноги на цветастом половике, проковылял до стола, сел на стул. Дрожащей рукой налил водки из графинчика, выпил и прижмурился, ощущая, как разливается по телу живительная влага, возвращая к жизни. А когда пришло спасительное облегчение, он принялся хрумкать соленые огурчики, полной ложкой хлебал моченую бруснику, и в горнице становилось все светлее и радостнее.

— Я уж так прикинула, Степушка, — прямо-таки не говорила, а напевала Авдотья Дмитриевна, — перво-наперво мы еще одну коровку купим, а остатние денежки будем на новый домик копить, раз уж твой начальник так расщедрился — грех не воспользоваться…

Степан ничего не понимал. Какая корова, какие деньги?.. Но чутье подсказывало: виду не показывать, все воспринимать как должное, а там… развидняется, ясно станет.

И еще налил из графинчика.

На старые дрожжи водка легла забористо. После третьей рюмки снова одолел неудержимый сон, и Степан, не сопротивляясь ему, отбыл на кровать и поплыл, плавно покачиваясь, успев еще напоследок подумать: «Какие такие штуки со мной творятся, прямо ума не приложу… Чудно!» С этим удивлением он и уснул, как младенец, спокойно и безмятежно, положив обе ладони под голову.

Второе его пробуждение, уже под вечер, разительно отличалось от первого.

Скосив глаза и ожидая увидеть радушно накрытый стол, Степан разглядел совершенно иное: даже скатерти на столе не было, не говоря уже о разносолах. Он приподнял голову и молча ахнул: в проеме дверей стояла рассерженная Авдотья Дмитриевна, а в руках у нее привычно, как винтовка у бывалого солдата, — увесистый сковородник. Хорошо, что успел Степан натянуть одеяло на голову и смягчил самые первые и самые злые удары. А колотила Авдотья Дмитриевна, надо сказать, без всякой жалости. И даже не объясняла — за что… Лупила изо всей моченьки и по-мужицки крякала, словно дрова колола.

Утолив ярость, она отнесла сковородник к печке, вернулась, села за голый стол и принялась безутешно рыдать. В промежутках между всхлипами выкрикивала:

— Ирод! Ты чего творишь?! Ты кого ограбил?! Тебя на каторгу отправят! Приходили уж за тобой, пока ты дрых! Сказала, что тебя нету! Ой, головушка моя горькая, да что ж это деется!

Степана будто в прорубь с ледяной водой макнули. Он уже совсем ничего не понимал. Только хлопал глазами и беззвучно разевал рот. В голове было пусто, и лишь страх острыми иголками тыкался в виски.

Авдотья Дмитриевна внезапно оборвала рыдания, цветастым фартуком насухо вытерла слезы и, просморкавшись, твердым, суровым голосом потребовала:

— Рассказывай! Все рассказывай!

Степан икнул и принялся выкладывать, как на духу: про поездку к индоринскому ресторану, про бородатого мужика с фужером финь-шампани, про кума с ящиком той же фиги, а после признался покаянно, что дальше он ничего не помнит.

Про то, что было дальше, рассказала Авдотья Дмитриевна. Среди ночи в окно постучали, и она вышла из дома на этот стук. Под воротами обнаружила мужа и, чертыхаясь, затащила его в дом; принялась раздевать и увидела на шее мешочек на веревочке, а в мешочке — деньги. И немалые. Сразу же и приступила с расспросами. А пьяный Степан бормотал, что полицмейстер теперь каждый месяц будет награждать его за верную службу и поить заморским вином. Еще хотел, бедняга, несколько раз выговорить название вина, но всякий раз спотыкался и только присвистывал: «фи-и-и…».

— А я-то, дура, возрадовалась! Выходит, не давал тебе начальник денег? Говори! — трясла за рукав рубахи Авдотья Дмитриевна.

— Не-а, — с твердостью отвечал Степан, — он мужика сначала посылал, а после кума с ящиком.

— Да какой кум! Какой кум! — взвилась Авдотья Дмитриевна. — Кум вчера из дому никуда не отлучался, я у него сама спрашивала!

— Тогда… — Степан почесал лохматую голову и вымолвил: — Тогда мне, выходит, приснилось, про кума-то… Чего делать-то будем, а? Слышь, Авдотья…

— А вот чего! — выкрикнула Авдотья Дмитриевна и ласточкой спорхнула с кровати, метнулась в куть к печке. Степан не успел даже глазом моргнуть, как сковородник, описав кривую дугу, врезался ему прямо в лоб, рассек кожу, и на лицо, заливая глаза, обильно хлынула кровь.

— Ты чего, сдурела, карга старая?! — возроптал Степан, пытаясь ладонью закрыть рану на лбу.

— Это ты сдурел, окаянный! Тебе ведь не иначе отравы подсыпали и деньги подкинули! А чьи они — неведомо! Может, разбойные! Да нагни ты башку свою, дай кровь оботру!

Авдотья Дмитриевна обтерла лицо Степану и быстро, ловко замотала голову чистой тряпицей, а затем, не давая мужу даже опомниться, подала ему валенки, напялила полушубок и вытолкала из дому, скороговоркой приговаривая в спину:

— Тверди одно: ушибли тебя. И память потерял. Очнулся за городом, в сугробе. Домой зашел, голову перемотал и сразу на службу — доложиться. А про деньги молчи намертво. Знать не знаю и ведать не ведаю!

Степан отмахивался от жены, показывая всем своим рассерженным видом, что он и сам сообразит, как по начальству доклад произвести, но в то же время про себя думал: «Язва, а не баба, гляди, как толково расписала, прямо стратег военный… Так и держаться буду».

И заковылял торопливо, вприпрыжку, к месту своей неудачной службы.

А на службе — суета, крики, скорые сборы. В узком коридоре налетел с разгону на Степана пристав Чукеев, удивился:

— Живой?! — и, не дослушав сбивчивый лепет подчиненного, скомандовал: — Быстро запрягай подводу! Мухой!

Скорее, скорее! Степан путался в сыромятных ремнях упряжи, никак не мог натянуть хомут на уросившую лошадь и тоскливо тянул одну-единственную мысль: «Возвертаться бы мне в обоз, вот где спокой-то был…»

9

Тревога возникла не на пустом месте. Подстегнутые индоринскими деньгами, тайные агенты пристава Чукеева прошныряли город вдоль и поперек, все замечая и обо всем докладывая. Одно из первых сообщений о том, что в гостинице «Метрополь» проживает подозрительный господин, оказалось верным, но неизвестный улизнул прямо из-под носа. Не успели как следует отругать Балабанова, упустившего этого господина, а уже подоспело еще одно известие: в неприметной усадьбе, в Татарской слободке, замечены были гнедые кони, похожие, как две капли, на тех, что красовались в знаменитой тройке полицмейстера.