Лимонов - читать онлайн книгу. Автор: Эмманюэль Каррер cтр.№ 64

Тем вечером Эдуард грустил. И это самое меньшее, что можно сказать, поскольку он только что узнал, что в багажнике машины был найден изуродованный труп одного из его друзей. Рядом лежала полусожженная голова. С этим человеком, комбатом Костенко, он познакомился в Приднестровье, когда делал репортаж для «Дня».

Вкратце расскажем, что такое Приднестровье, где разворачивался примерно тот же сценарий, что и в республиках бывшей Югославии. Молдавия была частью восточных земель Румынии, аннексированных Советским Союзом, и сегодня в республике такая бедность, что ее жители, представьте себе, мечтают снова стать румынами. Когда рухнул СССР, они, к несчастью живущих там русских, провозгласили независимость. Русские, считавшиеся колонизаторами, раньше были на особом положении, а теперь вдруг стали объектом нападок и притеснений со стороны нового государства, находящегося под сильным влиянием Румынии. И вот они создают там собственную автономную республику (Приднестровье) и берутся за оружие, чтобы ее защитить. Эдуард безоговорочно встает на их сторону и едет в этот русский анклав, не желая пропустить ни одной войны из тех, что вспыхивают на развалинах империи. Поездки в Приднестровье он вспоминает с восторгом: участвовал в карательной экспедиции против румын, лазил под пулями снайпера по кварталу разрушенных домов, бегал по минному полю. Но самое сильное впечатление на него произвела встреча с комбатом Костенко, чью историю он теперь рассказывает своему соседу по банкетному столу, бородачу, которого ему представили как Александра Дугина.

Костенко, бывший командир парашютно-десантной части в Афганистане, открыл в Молдавии автосервис и, среди царящего вокруг хаоса, превратился в абсолютного хозяина маленького городка, взяв в свои руки власть как военную, так и гражданскую. Этнический украинец, как и Эдуард, он родился на Дальнем Востоке, где служил его отец. Внешностью комбат походил на китайца и отличался истинно азиатской жестокостью. Окружающим он внушал ужас. Правосудие вершил в своем гараже, в присутствии вооруженных до зубов охранников и блондинки в черных очках и мини-юбке. Эдуарду довелось видеть, как он приговорил к смерти какого-то потного толстяка, подозреваемого в предательстве и шпионаже в пользу румын. Лимонов одобрял твердость Костенко, его собеседник Дугин – тоже.

Костенко и Эдуард проговорили несколько ночей кряду. Комбат описал ему свою полную приключений жизнь и предсказал себе скорый конец: рано или поздно враги его достанут, и бежать ему некуда, да и зачем? Быть хозяином целого города и после этого снова возвращаться в гараж? Дугин внимательно слушает, и по мере того, как история становится все более запутанной, интерес его возрастает. «Он доверился вам, – замечает он Эдуарду, – потому что чувствовал, что его жизнь в смертельной опасности. Видимо, хотел, чтобы его запутанная судьба оставила какой-то след». Эдуард соглашается: он уже видит себя в роли Режи Дебре [45] и готов стать биографом приднестровского Че Гевары. И еще он явно удивлен тем, что Дугин знает, кто такой Дебре.

Кажется, что его новый знакомый вообще знает все на свете. Он философ, ему всего тридцать пять, но он – автор нескольких книг, и беседовать с ним – одно удовольствие. С Эдуардом они понимают друг друга с полуслова: один начинает фразу, а другой уже готов ее закончить. Они выпивают по рюмке в память о Костенко, а следующий тост предлагает Дугин – за барона Унгерна фон Штернберга. Эдуард в принципе не возражает, но он не знает, кто это. Дугин изображает удивление: «Вы не знаете, кто такой барон Унгерн?» На самом же деле он рад, как радуешься за того, кто еще не испытал удовольствия читать «Войну и мир». Он доволен еще и потому, что настала его очередь рассказывать, потому что Костенко – это хорошо, но у него в загашнике есть история покруче, история про супер-Костенко, и успех ей обеспечен.

В 1918 году барон Унгерн фон Штернберг, остзейский аристократ, ярый антибольшевик, желая присоединиться к Белому движению, дошел со своей дивизией до Монголии. Он прославился необыкновенным влиянием на людей, пренебрежением к опасности и жесткостью. Приняв буддизм, выбрал ту его версию, которая поощряет склонность к самым изощренным пыткам. У барона было худое, изможденное лицо, длинные тонкие усы, очень светлые глаза. Монгольские князья считали его сверхъестественным существом, и даже соратники по Белому движению в конце концов стали его опасаться. Он отошел от всех и, во главе своего эскадрона, углубился в монгольские степи: его отряд превратился в секту одержимых, живущую по собственным законам. Опьяненный властью и собственной свирепостью, барон в конце концов попал в руки к красным, которые его расстреляли. Я пересказываю историю очень кратко, Дугин же разливался соловьем. В фигуру, по своему масштабу сопоставимую с Агирре, героем Вернера Херцога, или с Куртцем из «Сердца тьмы» Джозефа Конрада, он – с неподражаемым искусством – вдохнул жизнь. Блестящий, яркий рассказ, отшлифованный и доведенный до совершенства, лившийся неторопливо, с паузами после эффектных пассажей и изысканными фиоритурами переливчатого голоса. Этот университетский профессор, кабинетный ученый и книжный человек оказался вдобавок и великолепным рассказчиком, восточным сказителем, способным околдовать аудиторию, и Эдуард, в принципе презирающий интеллигентов, внимал ему как завороженный. Ему бы очень хотелось, чтобы однажды кто-нибудь так же прекрасно пересказал и его жизнь.

В последующие дни они не расстаются: говорят и говорят взахлеб. Дугин, человек без комплексов, называет себя фашис том, но таких фашистов Эдуард еще не встречал. Из того, что он видел, под этой вывеской выступали либо парижские денди, начитавшиеся Дриё ля Рошеля и решившие, что быть фашистом – это самый крутой декаданс, либо такие персонажи, как Проханов: чтобы слушать его параноидальные речи, щедро сдобренные антисемитским юмором, надо делать над собой усилие. Эдуард не знал, что, помимо мелких претенциозных идиотов и крупных сволочей, существует еще одна разновидность фашистов. В молодости мне попадались подобные экземпляры: фашисты-интеллектуалы, хорошо образованные, но насмерть закомплексованные. Как правило, это горячечные юноши с землистым цветом лица, которые любят таскаться со своими большими портфелями по книжным лавкам, где торгуют эзотерикой, и обожают развивать мутные теории о рыцарях-храмовниках, о Евразии, об ордене розенкрейцеров. Часто они кончают тем, что принимают ислам. Дугина можно отнести к этой категории, хотя он вполне уверен в себе и вовсе не чахлый юноша, а, напротив, настоящий людоед. Высокого роста, с густой шевелюрой и бородой, ходит, как танцовщик, мелкими, легкими шажками, и при этом у него забавная манера балансировать на одной ноге, в то время как другая поднята для следующего шага. Дугин знает пятнадцать языков, все читал, умеет пить, у него искренний смех, этот человек-гора битком набит различными познаниями и чрезвычайно обаятелен. Бог свидетель, Эдуард не так легко поддается на чужое обаяние, но он восхищен этим человеком, который на полтора десятка лет моложе, и с восторгом присоединяется к его ближнему кругу.

Политические убеждения Эдуарда невнятны и очень абстрактны. Под влиянием Дугина они становятся еще более невнятными, но менее абстрактными: он понабрался от учителя полезной информации. Не противопоставляя фашизм коммунизму, Дугин почитает их в равной степени. В его пантеоне собраны в одну кучу Ленин, Муссолини, Гитлер, Лени Рифеншталь, Маяковский, Юлиус Эвола, Юнг, Мисима, Гроддек, Юнгер, Майстер Экхарт, Андреас Баадер, Вагнер, Лао-цзы, Че Гевара, Шри Ауробиндо, Роза Люксембург, Жорж Дюмезиль и Ги Дебор. И когда Эдуард, чтобы нащупать пределы допустимого, предлагает включить в этот список Чарльза Мэнсона – Дугин сразу соглашается: пусть эти ребята потеснятся, чтобы дать ему место. Друзья наших друзей – наши друзья. Красные, белые, коричневые – какая разница? Единственное, что следует принимать во внимание, – тут Ницше прав – это жизненный порыв. Эдуард с Дугиным довольно быстро сходятся на том, что их товарищи по оппозиции мелко плавают. Ну, Алкснис еще туда-сюда, он – наш человек, но остальные… К тому же они приходят в выводу, что прекрасно дополняют друг друга. Человек мысли и человек действия. Брамин и воин. Волшебник Мерлин и король Артур. Вместе она способны свернуть горы.