Мой двоюродный брат Пол Хлебников приехал в Россию именно в этот момент. Его дед с бабкой, как и мои, покинули страну после революции 1917 года и обосновались в Америке. Так Пол стал американцем, а я – французом, но по-русски он говорил лучше меня. Мы с ним были ровесники и, несмотря на разделявший нас Атлантический океан, знали друг друга с детства. Я его очень любил, а мои сыновья просто обожали. Он был для них образцом для подражания, идеалом, каким для маленького мальчика является великий репортер. Красивый, сильный, с открытой улыбкой и крепким, мужским рукопожатием: вылитый Мел Гибсон в фильме «Год, опасный для жизни». Он работал в журнале Forbes и в 1994 году приехал в Москву, чтобы подготовить материал на тему об экономической преступности в России. По приезде он составил список тех, у кого собирался взять интервью, однако часть его предполагаемых собеседников была убита прежде, чем он успел с ними встретиться. Это произвело на Пола такое впечатление, что он решил остаться в стране. Стал постоянным корреспондентом Forbes в Москве и продолжил свое расследование с упорством и глубиной, свойственными крупному журналисту, каким он был. В итоге появилась книга, где он подробнейшим образом, на примере Бориса Березовского, описал, как в России при Ельцине делались крупные состояния. А потом убили и его – автоматной очередью, у самого дома. Как Анну Политковскую. Следствие по делу о его убийстве, как и в случае с Политковской, результатов не дало до сих пор.
Крупные предприниматели отстреливали друг друга за промышленные предприятия или месторождения, мелкие – за киоск или место на рынке, но при этом самый маленький киоск и самое неудобное место на рынке должны были иметь «крышу» – так назывались бесчисленные охранные предприятия, одновременно занимавшиеся рэкетом: если вы отказывались от их услуг, с вас требовали отступного. Принадлежащие олигархам холдинги – такие, как у Гусинского или Березовского, – имели в своем составе настоящие армии под командованием высоких чинов из КГБ, сумевших приватизировать свои таланты. На более низком уровне защиту бизнесу обеспечивали частью выходцы из грузинской, чеченской и азербайджанской мафии, частью сама полиция, фактически тоже ставшая мафией.
На этот счет у меня есть неплохая история. Ее герой – мой французский друг Жан-Мишель: после гибели жены в авиационной катастрофе он решил начать новую жизнь и приехал в Москву. Раньше в таких случаях нанимались в Иностранный легион. Он открывал рестораны, бары, ночные клубы, которые на самом деле были борделями для новых русских и богатых иностранцев. Можно как угодно относиться к его бизнесу с точки зрения морали, но создать подобную империю с нуля, почти не зная языка, в эпоху, когда за одно неудачное слово можно было угодить в Москву-реку с ногами, закатанными в бочку с цементом, тут нужны такие нервы, которым позавидовал бы и Лимонов. А чтобы описать эту авантюру, нужен талант Скорсезе. Мне такая задача не по плечу, я хочу рассказать лишь маленький эпизод: как-то вечером в один из клубов Жан-Мишеля ворвались вооруженные до зубов боевики в масках и насмерть перепугали девушек, персонал и клиентов, положив их на пол лицом вниз. После этого командир снял маску, сел, приказал принести выпить и спокойно объяснил моему другу, что его «крыша» недостаточно надежна и ему нужна другая. Эти боевики оказались милицией, и с тех пор делами Жан-Мишеля занимались они. Их услуги стоили дороже, но защита оказалась надежней, и смена «крыши» прошла безболезненно. С предыдущими защитниками командир объяснялся лично, гарантируя, что больше никаких неприятностей не будет. Уходя, он подарил Жан-Мишелю CD-диск с записью концерта рок-группы, куда входили некоторые из его ребят. Все произошло так, как он и обещал. Мой друг не может нарадоваться на свою новую «крышу» и часто дает друзьям послушать подаренный диск. Ему повезло: такого рода разборки часто оборачиваются кровавой резней.
Не так давно, перед смертью, Егор Гайдар сделал одному журналисту такое признание: «Я хочу, чтобы вы поняли: у нас не было выбора между двумя формами перехода к рыночной экономике – идеальным и криминальным. Наш выбор был другим: между криминальным переходом и гражданской войной».
3
Пытаясь оправдать коллективизацию, голод, партийные и аппаратные чистки и, если брать шире, общую тенденцию считать «врагом народа» сам народ, большевики, ссылаясь на народную же мудрость, любили повторять: «лес рубят – щепки летят» (русский вариант нашей пословицы «не разбив яиц, не сделаешь яичницы»). Теперь вместо коммунизма в качестве светлого будущего народу предлагалась рыночная экономика, но сами методы не изменились, и упомянутая пословица не потеряла своей актуальности: теперь ее повторяли авторы «шоковой терапии», а яичница из разбитых яиц досталась тем, кто оказался ближе к власти. Разница с прежними временами свелась к тому, что тем, кому досталась роль разбитых яиц, больше не грозит ссылка в Сибирь, по каковой причине они не хотят молчать. Москва становится ареной многочисленных манифестаций самого разного толка: доведенные до нищеты пенсионеры, военные, которым не платят денежное довольствие, националисты, взбешенные исчезновением империи, коммунисты, оплакивающие времена всеобщего равенства в бедности, и, наконец, люди, которые не понимают, что вообще происходит. В самом деле, как распознать, где добро, а где зло, кто герои, а кто предатели, если 7 ноября остается праздником Великой революции, а вокруг все говорят о том, что эта революция была преступлением и катастрофой?
Эдуард, приезжая в Москву, не пропускает ни одного митинга. Те, кто читает газету «День», где он печатает свои статьи, его узнают, поздравляют, обнимают, благословляют: если есть такие люди, как он, значит, Россия не пропала. Однажды его товарищ Алкснис предлагает ему подняться на трибуну, где выступают лидеры оппозиции, и Эдуард берет мегафон. Он обвиняет «так называемых демократов» в том, что они наживаются на людях, проливавших кровь за родину в Великой Отечественной войне. Что за один год пресловутой «демократии» народу выпало больше страданий, чем за семьдесят лет коммунизма. Что гроздья гнева зреют, и пора готовиться к гражданской войне. Его речь мало чем отличается от того, что говорят те, кого он сменил на трибуне, но после каждой фразы огромная толпа разражается аплодисментами. Слова приходят к нему спонтанно, они выражают то, что чувствуют все. Он с удовольствием окунается в волны одобрения, признательности, любви. Как он мечтал об этом, нищий и бесконечно одинокий, сидя в своей конуре в гостинице «Эмбасси» в Нью-Йорке, и вот мечта сбылась. Здесь, как и на Балканах, где идет война, он чувствует себя великолепно. Спокойный, сильный, окруженный друзьями – человек на своем месте.
«Я ищу банду» – это заголовок одной из его статей. Он не стал сразу вербовать свою, а сначала попробовал к кому-нибудь примкнуть. Я надеюсь, что имя «Владимир Жириновский» не совсем незнакомо французскому читателю. Этот человек присутствует в политической жизни более двадцати лет, и его представляли и представляют до сих пор как русского Ле Пена, что недалеко от истины. Он так же говорлив, как Ле Пен, так же дерзок и прямолинеен. Возможно, он более отвязанный, зато не такой злой: ведь он же русский. Об Алкснисе, живописном персонаже второго плана, я несколько слов уже сказал. Что же до остальных – Зюганова, Анпилова, Макашова, Проханова, – то, как мне кажется, во Франции их никто не знает, кроме меня, пишущего эту книгу и потому вынужденного погрузиться в российские реалии. Просмотрев свои записи, сделанные по следам их извилистых маршрутов, примитивных идей, невнятных программ, эфемерных союзов и непримиримых расколов, я ощущаю себя в ситуации какого-нибудь русского историка, перед которым стоит сложная задача: объяснить своим согражданам, чем отличаются друг от друга два крайне правых французских политика Ролан Гоше и Брюно Мегре. Должен признать, что Лимонов – надо отдать ему должное – никогда не гнушается такого рода педагогикой. Я часто смеялся, обнаружив в его статьях, предназначенных для самой отдаленной русской глубинки, целые абзацы, посвященные Jann-Edern Allie, Patric Besson, Alenne de Benoua или Kanar annchene
[44]
. Короче. Перечисленные выше персонажи – это тот отстойник ностальгирующих коммунистов и разъяренных националистов, который он посещает в Москве, искренне полагая, что именно там сосредоточены здоровые силы нации. Во время какого-то банкета, устроенного Прохановым, главным редактором газеты «День», Эдуард знакомится с Александром Дугиным.