Зигфрид - читать онлайн книгу. Автор: Харри Мулиш cтр.№ 28

— Напротив, — сказал Фальк, — это мы вам благодарны. Если бы вы не согласились нас выслушать, от Зигги совсем бы ничего не осталось. Словно его никогда и не существовало.

Когда он вошел в гостиничный номер, Мария укладывала вещи в чемодан, лежащий на кровати. Прикрыв за собой дверь, он сказал:

— Я его понял.

— Кого? — спросила она, отрываясь от своего занятия.

— Его!

— У тебя дикий вид, Руди. Что случилось?

— Слишком многое. Я повержен. Воображение ничто. Прощай, Отто!

— Отто? Кто такой Отто?

— Брось, его больше не существует. «Враг света» не будет написан. Воображению не по плечу тягаться с действительностью. Жизнь посылает воображение в нокаут и гомерически хохочет.

— Ты, может быть, выпил?

— Один бокал пойла, но сейчас хотел бы немного нектара, выпить его за сову Минервы, пускающуюся в сумерки в полет.

— Что ты несешь? — изумилась Мария, опускаясь на колени возле мини-бара.

— То, что верное представление о вещах — это меланхолический десерт творчества, жалкое утешение для неудачников.

— Хорошо, что я тебя знаю, а то бы подумала, что ты порешь какую-то чушь. По-моему, ты плохо выглядишь.

— Я, как выражаются австрийцы, zum Tode betriibt. [14]

— Ляг немного отдохни.

Он отодвинул чемодан в сторону и сделал так, как она советовала.

— Ты что-то узнал у этих старичков?

— Эти старички, как ты их называешь, были личными слугами Гитлера и Евы Браун, и они рассказали мне нечто сенсационное, абсолютно невообразимое и леденящее кровь, и в то же время совершенно непонятное, но я дал клятву, что никому об этом не расскажу, пока они живы.

— Даже мне?

— Вся проблема в том, что ты тоже кто-то.

— А что, если завтра ты попадешь под трамвай?

— Тогда никто и никогда об этом не узнает. Но дома я все это запишу и буду хранить в сейфе у нотариуса. А пока возьми диктофон, он там, рядом с моими глазными каплями. Есть один некто, в то же время никто, и по его поводу я хочу сейчас немного порассуждать.

— Лучше бы ты четверть часа поспал.

— Нет, идея может ускользнуть.

Мария включила прибор и передала его ему в руки. Он немного помолчал, настраиваясь, потом поднес его губам и с расстановкой начал говорить:

— Шеф верховного штаба Гитлера генерал Йодль, видевший его ежедневно по нескольку часов, впоследствии приговоренный к повешению, однажды сказал, что фюрер навсегда остался для него книгой за семью печатями. Сегодня я сорвал с нее все эти печати, и что же? Книга оказалась пустышкой, содержащей одни лишь чистые страницы. Он был ходячей бездной. Самое верное определение для Гитлера — это ничто. Все бесчисленные исследования его личности никуда не годятся, ибо они повествуют о чем-то, а не ни о чем. Неверно считать, что он никого к себе не допускал, как утверждали те, кому приходилось с ним сталкиваться. Дело в том, что не было того, к чему можно быть допущенным. Вернее, я должен сказать наоборот. Возможно, правильнее считать, что он был вакуумом, всасывающим в себя окружающих и таким образом уничтожающим их. Если представить себе дело так, то не за горами объяснение тем бесчеловечным поступкам, которые совершили его потерявшие человеческий образ приспешники. В целом все это напоминает мне черную дыру. Это чудовищное астрономическое явление, некая патологическая деформация пространства и времени, которая возникает в результате колоссального сжатия звездного вещества, это пасть, пожирающая все, что к ней приближается, материю, излучение, словом, абсолютно все, обратно уже ничего не возвращается, даже свет попадает в поле ее притяжения, любая информация оказывается отрезанной от мира — и хотя черная дыра и обладает тепловым излучением, ее аморфное тепло никого не согревает. Посредине концентрируется так называемая сингулярность. Это парадоксальная субстанция сверхвысокой плотности и температуры, по объему близкая к нулю. Гитлер — это сингулярность в человеческом облике, окруженная черной дырой пособников. По — моему, такое сравнение еще никому не приходило в голову. Я собираюсь обосновать это всепожирающее ничто не психологически — все когда-либо предпринимавшиеся попытки это сделать не увенчались успехом, — а философски, ибо в самую первую очередь он представляет собой логическую проблему: это некий набор предикатов при отсутствующем субъекте. Таким образом, Гитлер есть полная противоположность Богу в трактовке негативистской теологии Псевдо-Дионисия Ареопагита, жившего в пятом веке, согласно которой, Бог — это субъект без предикатов, ибо его величие не позволяет вообще что-либо сказать о нем. Выходит, есть все основания утверждать, что Гитлер в системе негативистской теологии представляет собой Дьявола — в отличие от официальной позитивистской теологии Августина и Фомы Аквинского. Что ж, пусть будет так.

Он отпил немного шабли из бокала, который поставила рядом с ним Мария, и продолжал диктовать на пленку:

— Внимание, экскурс становится все более поучительным. Вслед за Гегелем, но в то же время в противовес ему, Киркегор утверждал, что Ничто порождает страх. О Нероне он писал, что он был загадкой для себя самого и что страх был его сущностью: поэтому этот человек и хотел оставаться загадкой для всех и наслаждался страхом, который вызывал у других. Позже Хайдеггер вывернул тезис Киркегора наизнанку, утверждая, что страх порождает Ничто и что «аннигиляция Ничто осуществляется через бытие Быть». В ответ, разумеется, раздались насмешки со стороны логиков-позитивистов, в первую очередь Венского кружка, [15] особенно усердствовал Карнап — но разве не близко объяснение феномена Гитлера духу этой негативистской концепции? Как некая персонификация устрашающего уничтожающего Ничто, искореняющего все и вся, не только врагов, но и друзей, не только евреев, цыган, поляков, русских, сумасшедших, всех и не перечислишь, даже самих немцев, собственную жену, собаку и, наконец, самого себя? Возможно, Карнап в случае с Гитлером не мог не вспомнить свою любимую науку, математику. В ней парадоксальное число нуль — обыкновенное натуральное число, которое при умножении на себя уничтожает любое другое число. В математике нуль обнуляет — таким образом, Гитлер — это нуль в числовом ряду. Может быть, в этом и заключается объяснение метафизического заигрывания Хайдеггера с этим нулем среди людей, который он, в результате внезапного обмана зрения, напротив, принял за персонификацию бесконечного Бытия? Ведь в конце концов у этого философа бытия в ночном колпаке, у этого поклонника «первичной породы и гранитной жесткой воли», в чем не было недостатка на Оберзальцберге, висела в шкафу военная форма СА. И затем Сартр, продолжающий ту же традицию и в то же время опять возвращающий нас к Киркегору в утверждении, что антисемит — это «человек, стремящийся быть застывшей, твердой скалой, бурлящим потоком, испепеляющей молнией, — всем, чем угодно, но только не человеком». А в качестве фона маячит экстатическая фигура Мейстера Экхарта, мистическая одержимость которого в этом контексте неожиданно обретает демонические очертания, он, с его «темной ночью души» и превращением в ничто… все то, что однажды уродливо воплотится в черной дыре рейхе — партийных митингов в Нюрнберге, после захода солнца, под всполохи столбов света на фоне звездного неба с Гитлером в виде парадоксальной сингулярности в самом центре, он единственный с непокрытой головой среди тысяч одетых в полную форму… — Он вздрогнул. — Я содрогаюсь, но моя дрожь указывает в правильном направлении — грозной и ужасающей тайны, одним словом, mysterium tremendum ас fascinans. [16]