Зигфрид - читать онлайн книгу. Автор: Харри Мулиш cтр.№ 25

— А фрейлейн Браун? Знала ли об этом фрейлейн Браун?

— Понятия не имею, господин Гертер. Я рассказываю вам все, что мне известно, больше я ничего не знаю.

— У меня нет слов, — промолвил Гертер. Что же это были за нелюди? Паразиты, стремящиеся к мировому господству, — то, в чем они обвиняли евреев, относилось прежде всего к ним самим. Ну и отребье! Впрочем, мы уже тогда это понимали.

— Вы, может быть, и да, но я в ту пору этого не понимал. Впервые за все эти годы шок заставил меня осознать, какие мерзавцы меня окружали. До этого я наивно принимал их за то, что видели мои глаза. Гитлер впадал в раж, буйствовал и орал, когда речь шла о политике, но лишь по роду профессии, в остальном он был сама любезность, ведь и профессиональный боксер у себя дома не валит никого ударами с ног. Геринг однажды лукаво мне подмигнул, а наводящий на всех страх Гейдрих как — то раз во время обеда достал из вазы розу и галантно передал ее Юлии. Ты помнишь, Юлия? — обратился к жене Фальк.

Она, не оборачивая головы в его сторону, кивнула.

— Я закрывал глаза на то, чем они занимались. Я, конечно, догадывался, что творятся какие-то ужасные вещи — слухи все же до нас доходили, — но я не хотел в это углубляться. С Юлией я тоже никогда на эти темы не говорил. Только Борман, всегда напряженный, производил мрачное впечатление, хотя во всей их шайке он не был самым большим преступником.

— Тоже, однако, порядочный подлец, — сказал Гертер, — раз шантажировал вас смертью вашей жены.

— Разумеется. Он был продолжением Гитлера.

— Точно так же, как и все остальные.

— Правильно. Он сумел обратить в самого себя немецкий народ и собирался сделать это со всем человечеством. Его последователи выполняли его волю даже без всякого приказа. Уничтожать людей — это у них получалось потому, что все человеческое было вначале уничтожено им в них самих.

— Вы это очень точно выразили, господин Фальк. И как же развивались события дальше?

— Произошедшее должно было имитировать несчастный случай. Никто не стал бы докапываться, — зачем мне понадобилось убивать собственного сынишку? Я сам должен был придумать, как все устроить. Случиться все должно было не раньше чем через неделю — конечно же потому, что никто тогда не связал бы происшедшее с появлением Бормана, — но не позднее чем через две недели. Вместо прощанья он сказал «Хайль Гитлер!», и я мог идти.

Лицо Гертера окаменело.

— Хотите верьте, хотите нет, но мне от этого рассказа становится физически дурно. Что вдруг нашло на них? А вы посоветовались с вашей женой?

Юлия снова сделала сигаретную затяжку, и теперь при каждом слове, которое она произносила, у нее изо рта, словно у диковинного существа, вырывалось бледно-голубое облачко.

— О том, что тогда произошло, он рассказал мне только в конце войны, когда мы, к тому времени уже в Гааге, узнали по радио, что Гитлер мертв.

— Он умер в тот же день, когда женился на Еве Браун, — сказал Гертер. — Как, Боже правый, все это можно объяснить? По какой-то причине он отдает приказ умертвить Зигфрида, кто его знает почему, возможно, узнав, что это не его сын, и в конце концов женится на матери ребенка, которая, возможно, его обманывала. Ее он тем не менее оставил в живых. Совсем непонятно. Наверно, случилось все же что-то еще.

Фальк поднял вверх обе руки и потом безвольно уронил их себе на колени.

— Загадки, одни загадки. Сколько ни думаю, объяснения все равно не нахожу. Никто никогда не узнает, как все было на самом деле. Ведь никого из тех, кто мог бы пролить на это свет, больше не осталось в живых.

— А вы оба? Разве вам ничего не грозило? Вы ведь слишком много знали?

— Этого я не боялся, — сказал Фальк. — Если бы это было так, они не стали бы строить настолько сложный план. Они просто-напросто убили бы нас всех троих, это труда не составило бы в таком герметично отделенном от мира месте, как Бергхоф. Нет, наверное, мы заслужили в их глазах помилование и доверие за то, что так хорошо заботились о Зигги.

— Как же вы, Господи Боже мой, продержались все эти дни?

Фальк вздохнул и покачал головой:

— Когда я думаю об этом, у меня перед глазами пустота. После войны я попал в автокатастрофу, у меня было сотрясение мозга, после этого я долгое время ничего не мог вспомнить.

Маленькие трогательные старики, Фальк и Юлия, на потертом диване, под брейгелевской вакханалией четырехсотлетней давности, походили на застывшие сверхреалистические скульптуры работы какого-нибудь американского модерниста.

— Конечно, мне очень хотелось поговорить с Юлией, — продолжал он, — но какой был в этом смысл? Зачем было взваливать такую ужасную тяжесть на ее плечи, при том, что все равно ничего изменить было нельзя? Разница заключалась лишь в том, сколько будет покойников, один или трое — единственный способ избежать этого был побег, в случае удачи — всех троих. Но сделать это было абсолютно невозможно: никто не мог проникнуть на территорию Оберзальцберга, но и покинуть ее никто не мог. Повсюду были установлены контрольные посты. Да и Борман наверняка распорядился усилить охрану. Мне приходила мысль просить помощи доктора Крюгера, ведь это был порядочный человек; возможно, ему удалось бы вывезти нас на своем «ДКВ», но прежде мне все равно пришлось бы ему позвонить, а телефон, естественно, прослушивался. Кроме того, я поставил бы под удар и его жизнь тоже. Нет, ситуация была безнадежной. Как я ни прикидывал, как ни крутил так и эдак, выбора у меня не было. Мне придется это сделать, решил я, и прежде всего ради Юлии. Надо было все устроить так, чтобы и она поверила в несчастный случай.

Снова установилась пауза. Гертер попробовал представить себе, что было бы, если б ему самому приказали убить маленького Марникса, и он знал бы, что иначе погибнет не только он, но вместе с ним и Мария. От одной мысли ему стало нехорошо. Как бы он поступил? Наверное, они с Марией решили бы, что придется умереть втроем. Ведь как жить на земле после такого поступка, пусть даже вынужденного? Но принципиальная разница, впрочем, возможно, заключалась в том, что Марникс был их собственным ребенком.

— Хотите знать, как все произошло? — спросил Фальк.

Знать этого он не хотел, но Фальк тем не менее настроился рассказать. Гертер сделал едва заметное движение головой, после чего Юлия встала и вышла в спальню. Когда дверь за ней закрылась, Фальк опустил веки и на протяжении всего рассказа больше их не поднимал. Гертер словно погрузился вместе с ним в сумрак, в котором вновь зримо стала разыгрываться былая драма. Под звуки тихого голоса Фалька «Эбен Хаэзер» словно растаял, и Гертер почувствовал себя реальным свидетелем событий, которые развивались в том проклятом месте, от которого более чем полвека назад камня на камне не осталось, — все вдруг вновь стало хорошо видно и слышно…

За минуту до звонка будильника Фальк открывает глаза. Его сразу же прошибает пот. Итак, сегодня.

Тысячу раз за эти две недели он представлял себе, как это произойдет, но когда день, этот последний день настает, все оказывается совсем по-другому. Он отключает будильник и смотрит в затылок Юлии. Она спокойно дышит во сне. Взъерошенный, дрожащий всем телом, он выбирается из постели и отдергивает шторы. За окном промозглый серый осенний день, вершины Альп, окутанные дымкой приближающейся зимы и неразличимые для глаз. Мир изменил свое лицо. Так должен чувствовать себя страдающий смертельным недугом человек, принявший решение о том, что день этот станет для него последним. Вскоре, втайне от всех, придет врач со шприцом, наполненным ядом. Сейчас этот его приятель врач, согласившийся взять на себя весь риск предприятия, еще спит или, может быть, читает, прихлебывая кофе, свою утреннюю газету. Над статьей жирный заголовок: «Наступление русских в районе Мемеля». Как давно кругом одна только смерть! Этим теперь никого не удивишь. Fiihrerbefehl hat Gesetzeskraft. [12] Нерушимость этого правила тверже альпийского гранита. Через несколько часов приказ должен быть приведен в исполнение.