Первый полицейский ощутил запах спиртного, сложную смесь, словно из химической лаборатории или операционной: джин, водка, ром.
— Слушай, тут должен быть кто-то старший, — сказал он. — И это явно не ты.
— Почему не я?
— Потому что ты сопливый щенок.
В помещении воцарилось молчание. Напарник полицейского сглотнул слюну, стараясь не смотреть в его сторону, все внимание сосредоточив на Джинсовой Куртке. А Куртка задумался, поднес палец к губам, постучал по ним.
— Мм, — промычал он наконец. — Интересно.
Он начал двигаться назад к группе ребят, на ходу вертя задницей. Потом нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок, и громко пукнул. Он выпрямился под одобрительный смех своих дружков, который стих, только когда Куртка снова заговорил.
— Что ж, сэры, — сказал он, — мы закрываемся. — Он изобразил зевок. — Нам уже давно пора баиньки, и мы пойдем по домам. Если вы не возражаете. — Он широко раскинул руки, даже чуть склонил голову.
— Я бы все-таки хотел…
— Нас это устроит.
Первый полицейский прикоснулся к руке своего напарника и повернулся к дверям с явным намерением там, на улице, высказать своему коллеге все, что он о нем думает.
— Ну ладно, ребятки, — сказал Джинсовая Куртка, — давайте-ка наведем здесь порядок. Для начала нужно куда-нибудь убрать вот это.
Констебли были у дверей, когда двухкассетник скользящим ударом прошелся по их затылкам.
9
Ребус узнал о происшествии из утренних новостей. Приемник заговорил в шесть двадцать пять, и тут-то он и услышал. Мигом вывалился из кровати и оделся. Пейшенс все еще пыталась вырваться из объятий сна, когда он одарил прикроватный столик кружкой чая, а ее горячую щеку — поцелуем.
— «Туз в рукаве» и «Касабланка»,
[41]
— сказал он, после чего поспешил удалиться.
Дневная смена в полицейском отделении в Драйлоу еще не появилась, а это означало, что он услышал новость чуть ли не из первых рук. Отделение в Драйлоу было небольшим, а потому запросило подкрепления у соседей, поскольку то, что началось как нападение на двух полицейских, превратилось в мини-бунт. Хулиганы нападали на машины, били окна в домах. В одном из местных магазинов выбили дверь — вышибли ее машиной, а затем помародерствовали там (если верить хозяину). Пострадали пять полицейских, включая тех двоих, которых оглушили двухкассетником. Эти два констебля едва ноги унесли из Гар-Би.
— Самая настоящая Северная Ирландия, черт бы ее драл, — сказал один ветеран.
Или Брикстон, подумал Ребус, или Ньюкасл, или Токстет…
[42]
События освещались в теленовостях, уже прозвучало мнение о неоправданно жестких действиях полиции. Перед молодежным клубом давал интервью Питер Кейв, который утверждал, что был организатором вечеринки.
— Но мне пришлось рано уйти. Почувствовал, что заболеваю, — не то грипп, не то еще что-то.
В доказательство он высморкался.
— И это во время завтрака, — посетовал кто-то рядом с Ребусом.
— Я знаю, — продолжал Кейв, — что несу определенную долю ответственности за случившееся.
— Как это благородно с его стороны.
Ребус улыбнулся, думая: мы в полиции изобрели иронию, мы живем по ее правилам.
— Но есть вопросы, на которые должны быть даны ответы, — продолжал Кейв. — Полиция считает, что может действовать, руководствуясь угрозами, а не законом. Я поговорил с десятком человек, которые были в клубе вчера вечером, и все они утверждают одно и то же.
— Какое совпадение!
— А именно: двое полицейских заявились сюда с угрозами. И вели себя агрессивно.
Интервьюер дождался, когда Кейв закончит, и тогда спросил:
— А что вы, мистер Кейв, скажете местным жителям, которые утверждают, что ваш молодежный клуб — что-то вроде ювенальной «малины», где собираются молодежные банды района.
«Ювенальный» — Ребусу понравилось это слово.
Кейв сокрушенно замотал головой. Камера наехала на него.
— Это полная чушь.
Он снова высморкался. Режиссер благоразумно переключился на студию.
В конечном счете полиции удалось арестовать пятерых. Их привезли в отделение Драйлоу. Не прошло и часа, как перед отделением собралась целая толпа из Гар-Би, требовавшая их освобождения. Снова кидали кирпичи, били стекла, и только вызванные подкрепления разгоняли толпу. В течение всего вечера машины и пешие полицейские патрулировали Драйлоу и Гар-Би. У местных полицейских вид был ошарашенный. Ребус заехал посмотреть на пятерых арестованных — все с расцарапанными лицами и забинтованными руками. Кровь высохла, и образовалась корка, которую они выставляли напоказ, как боевую раскраску, как награду за доблесть.
— Смотри-ка, — сказал один из них другому, — это тот ублюдок, что вмазал Питу.
— Поговори еще, — пригрозил Ребус, — и будешь следующим.
— Ой как страшно.
Во время беспорядков возле участка полицейские выставили в окно видеокамеру. Качество было низкое, но после нескольких просмотров Ребус разглядел, что на одном из парней, кидавших камни, была расстегнутая джинсовая куртка, надетая на голое тело. Лицо он предусмотрительно спрятал под шарфом футбольного болельщика.
Ребус еще некоторое время потолкался в отделении, потом сел в машину и поехал в Гар-Би. Там мало что изменилось. Под покрышками хрустело битое стекло. Но местные магазины напоминали крепости: проволочные сетки, металлические ставни, замки, тревожная сигнализация. Потенциальные мародеры некоторое время носились туда-сюда по главной дороге на угнанном «форде кортине», а потом тараном вышибли дверь наименее защищенной лавочки, которая специализировалась на ремонте обуви и изготовлении ключей. Оставленная охранять имущество сонная овчарка бросилась было в драку, но, получив несколько тумаков, убежала прочь. По слухам, она до сих пор бегает по зеленым просторам.
В нескольких квартирах на первых этажах окна с выбитыми стеклами были заколочены досками. Вероятно, из такой квартиры и поступил первый вызов. Ребус не винил звонившего — он винил двух полицейских. Нет, это несправедливо. Что бы сделал он сам на их месте? Вот именно. И неприятностей было бы еще больше, если бы он…