Зенитная цитадель "Не тронь меня!" - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Шурыгин cтр.№ 71

Однако к часу ночи все стало стихать. Даже ракеты взлетали редко. Бойцам, за исключением наблюдателей, был дан отдых. Устиму Оноприйчуку не повезло: попал в число наблюдателей своего взвода. Часа в два ночи, когда наваливался сон, заметили, что противник совсем перестал освещать бухту, а над водой, в сторону от наших позиций, стал наползать сначала редкий, затем все более густеющий дым с горьковатым запахом жженой ветоши.

Подразделения подняли по тревоге. Готовя противогазы, негромко переговаривались: «Может, пустили газы?» — «Сволочи! Всего от них можно ожидать». — «Хлопцы, а у меня противогаза немаэ. Тильки сумка. Я в ней патроны таскаю…» Вскоре определили — не газ, а дымовая завеса шла в их сторону. Сопоставили свои наблюдения, смекнули, что фрицы затеяли переправу через бухту. Усилили наблюдение. До рези в глазах всматривались в молочно-белый дым…

Мерещится или действительно что-то чернеет на воде в одном, в другом, третьем месте… Не мерещилось! К нашему берегу шли лодки, набитые немецкими пехотинцами, стрекотали катера. Вся видимая часть бухты покрылась десятками переправочных средств…

Павел Головатюк стрелял сначала в темные неясные силуэты, затем уже ясно различал в черной массе сидевших в лодке. Бил на выбор. Видел, как почти после каждого выстрела кто-то из гитлеровцев сваливался в лодку или за борт.

Десятка полтора лодок и катеров не дошли до берега, затонули, изрешеченные пулями пехотинцев и снарядами наших артиллеристов. Однако, когда дистанция сократилась, сразу же почувствовалось преимущество врага, массированность его автоматических огневых средств. Не помогли контратаки. Немцы рукопашного боя не принимали — видно, были уже где-то выучены, — открывали такой плотный огонь из автоматов, что приблизиться к ним было невозможно. К исходу дня они оттеснили наши части от берега бухты, и начались бои в городе… И вот теперь, еще через день, Севастополь в руках врага. Оборона проходит возле бухты Камышовой…

Майор, в продранной на локтях гимнастерке, торопливо обходил цепь, перемещая бойцов… В соседнюю с плавбатарейцами воронку направил двоих пехотинцев с ручным пулеметом, указал им сектор обстрела. Кому-то из недавно прорвавшихся велел отдать соседу гранату, а морской пехотинец заупрямился, сказал, что не затем он ту гранату двое суток берег, при себе таскал, чтобы вот так вдруг отдать.

— У тебя вон автомат, а у товарища твоего, кроме зубов, ничего, — не сердясь на морского пехотинца, устало сказал майор.

— Пусть при мне ваш зубастый остается. Убьют меня — граната его будет!

Вдруг резко прозвучало:

— Полундра! Воздух!

На цепь бойцов, почти на бреющем, шли «мессера». Один за другим, четыре. Грамотно шли — как раз вдоль цепи, с правого фланга на левый. По ходу лёта стучали из всех огневых точек. Три, отстрелявшись, ушли, а один задержался. Решил, видно, пройтись еще разок. Закладывал крутой вираж.

По цепи передали: «Рассредоточиться!»

Самолет заходил так низко, что было видно, как на желтом коке его винта пристроилось солнышко.

«Эх, пулемет бы наш, ДШК! — тоскливо подумал Головатюк. — Я б тебе, гад, врезал промеж глаз!»

Но ДШК не было, была винтовка-трехлинейка. Образца тысяча восемьсот какого-то года, прицельная дальность стрельбы две тысячи двести метров. Головатюк вскинул винтовку. Выстрелил. Еще раз… «Мессер» сделал круг и, развернувшись, ринулся персонально на Головатюка. Запомнил же его ямку из многих других!

Павел и Устим вскинули винтовки навстречу приближавшемуся «мессеру». Тщательно прицелившись, защелкали… Возле темного, быстро растущего силуэта самолета замигали знакомые белые огоньки. Матросы вжались в землю, укрыли руками головы… Холодом, смертью обдали впившиеся рядом в землю пули. Даже белая пыльца поднялась и осела на лица и руки.

— Прекратить огонь! Беречь патроны! — донесся голос майора, а вскоре и сам он, запыхавшийся, гневный, свалился в окоп к плавбатарейцам. Меняясь в лице, закричал:

— Дисциплины не знаете, моряки! Первый раз живого фрица видите?

— Он же обнаглел! — кивнул на уходящий «мессер» Головатюк.

— Он-то обнаглел, а ты, старшина, голову не теряй, — несколько успокаиваясь, сказал майор. Взглянул на черную форму моряков, поинтересовался: — С корабля небось прямо направили?

— С корабля, товарищ майор.

С фланга донеслось:

— «Юнкерсы» на нас!

— Держитесь, ребята! — совсем по-штатски попросил майор, и сухое, точно посыпанное мелкой мукой, лицо его тронула короткая скобка-улыбка.

Он выбрался наверх, а через несколько минут погиб вместе с ручными пулеметчиками — «юнкерс» положил бомбу точно в их воронку.

Гитлеровцы с атакой не спешили. Вызванные ими «юнкерсы» почти час, десятка за десяткой, методично обрабатывали жидкую цепь пехотинцев… Во время одного из таких налетов, когда фашистские летчики устроили охоту — состязание в меткости бомбометания по лежавшим в воронке уцелевшим морякам, Оноприйчук прокричал на ухо Головатюку:

— Паша! Давай рассредоточимся! — И убежал в воронку, где до этого погибли майор и пулеметчики. Может, Устим помнил, что по какой-то теории бомбы и снаряды по два раза в одно и то же место не попадают. Ну а коль так случилось, что все же упали, то уж в третий раз наверняка не упадут.

…Ночью, отходя в числе немногих живых к мысу Херсонес, Головатюк не увидел своего верного боевого товарища. Он звал его, сложив рупором ладони. Может, ранен, может, отзовется? Устим не отозвался.

Вместе с защитниками последних рубежей Павел Головатюк отступил к Херсонесу, к морю, и там, без единого патрона в винтовке, умирающий от усталости и жажды был взят в плен.

Фашисты надежно охраняли захваченных в плен защитников Севастополя. Мало кто выжил, мало кто уцелел, пройдя через лагеря смерти…

«Я пробыл в плену до конца войны… Прошел много концлагерей. Описать все тяжело. Это можно только рассказать…

8 мая 1945 года я лежал в бараке для умирающих, когда распахнулись двери и на пороге появились наши, советские бойцы.

Меня долго лечили врачи, а затем вместе с санитаром отправили домой, в Жмеринку, где я сегодня и живу. Бывать в Севастополе после войны мне не доводилось, но товарищи мои, морячки, в нем бывали, говорят, лучше прежнего стал город.

Не оставляю мечты как-нибудь, перед шабашем жизни моей, побывать в Севастополе. Поцеловать землю, обмакнуть лицо в соленую воду, которая не только от соли солона…»

Иван Никитович Тягниверенко, Иван Фомич Чумак, Николай Максимович Циленко…

После 27 июня сошли с плавбатареи на землю, влились в один из отрядов морской пехоты. Вот как вспоминает о последних днях обороны крымской земли Иван Никитович Тягниверенко: «В штабе ОВРа нас хорошо приняли, покормили, дали нам автоматы и гранаты. После этого с офицером ОВРа ночью ушли на передний край, в морскую бригаду.