Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - читать онлайн книгу. Автор: Джей Стивенс cтр.№ 52

Справедливости ради следует отметить, что Лири нравилась атмосфера повышенной интеллектуальной напряженности: здесь каждый, к кому ни обратись, был способен дать молниеносный ответ, здесь было с кем поспорить. Наносить удары и парировать их в академических спорах доставляло ему истинное удовольствие, но одновременно его раздражал местный снобизм, глупая уверенность в том, что все, что исходит из Гарварда, является единственно верным. Гарвард видел в Лири чужака, а тот с удовольствием пускал шпильки по поводу напыщенности своих коллег. Это было как раз то, в чем был заинтересован Макклелланд. Одной из причин, по которой он нанял Тима, кроме очевидного удовольствия от возможности спасти блестящую карьеру, была его вера в то, что Лири сумеет навести порядок в Центре исследования индивидуальности, который размещался в небольшом здании по Дивинити-авеню, 5. Центр был детищем Гарри Мюррея, одного из патриархов исследований по тестированию личности. К тому времени, когда Тим прибыл, Мюррей уже находился в полуотставке, и ежедневные хозяйственные работы перешли к Макклелланду, который символически этому соответствовал в том смысле, что, если Мюррей представлял поколение физиологов, создавших личностные тесты, то Макклелланд представлял поколение, которое училось тому, как их использовать. Цитируя восхищенное интервью в «Психологии сегодня», когда речь заходила об описании тонких структур подсознательного, Маккелланд был «первым человеком, который умел это делать хорошо». Сначала вы создаете средство исследования, затем вы изучаете его и затем используете. Вот где нужен был Лири с его разговорами об экзистенциальной транзактной матрице…

Экзистенциальной — означает, что вы изучаете естественные события, поскольку они разворачиваются без того, чтобы предрешить их вашими собственными концепциями. Транзактной — означает, что вы рассматриваете научный эксперимент как включенный в более широкую социальную структуру в которой экспериментатор является одной из ее составных частей. Психолог не стоит вне события, но сознает свое участие в нем и сотрудничает с пациентом в выработке взаимно удовлетворяющей стратегии.

Оглядываясь назад, ясно понимаешь, что транзактная психология была одной из набегающих волн в поступательном развитии того, что станет гуманистической психологией, так называемой «Третьей силой», которая отличалась как от бихевиоризма («Первой силы»), так и от психоанализа («Второй»).

В отличие от своих предшественников гуманистическая психология вовсе не была монолитной философией души. Скорее ее можно охарактеризовать как группу терапевтических техник, объединенных общими задачами. Пришло время выяснить, что делает людей здоровыми, а не то, что приводит их к болезни. Пришло время осознать, что лечить тело также важно, как лечить разум. Пришло время признать, что витализирующая транзакция действительно имеет место. (Маслоу, один из патриархов «Третьей силы», опубликовал свои первые работы еще в 1956 году.) В мире хватало места для любой лечебной техники, и придерживаться только одной конкретной методики было бы просто признаком научной незрелости.

Но если экзистенциальная транзактная психология, которую поддерживал Лири, была частью этого движения, у нее были и свои собственные уникальные особенности. Самым важным было отношение ко всем социальным ролям и поведению в обществе как к ряду тщательно разработанных игр, каждая из которых со своими собственными правилами, обычаями, стратегиями и наградами. Например, Лири играл в профессорские игры, разновидность игр «академической среды». В этой игре было принято определенным образом одеваться, в случае Лири — у «Джи Пресс» или «Брукс бразерс». Однако эта одежда отличалась от той, которая принята в игре банкиров. Например, для профессорской игры было нормальным ходить в теннисных туфлях и красных носках (как Лири и делал). Но нужно было следовать и другим ритуалам — публиковаться, писать статьи, присутствовать на конференциях, получать гранты и.т.д.

Молодым это нравилось. Гарри Мюррею Тим напоминал Крысолова: «Когда он говорил, на него смотрели с восхищенным вниманием». Но самое сильное воздействие Тим оказал на своих младших коллег, молодых преподавателей и кандидатов в доктора. Они благоговели перед ним. Он был в их глазах ветераном. Но не из тех академиков, что, сражаясь с психическими болезнями, не подозревают о реальностях «окопной жизни». Они благоговели перед его профессиональной известностью и тем фактом, что он не обращал на это внимания и даже посмеивался над этим. Лири источал атмосферу доверия. Его ничто не расстраивало. И он мог говорить весело о самых ужасных вещах, — например, входя небрежной вальсирующей походкой к вам в кабинет, рассказывать о том, как ни один банк в Европе не выдавал денег по его чекам.

Может быть, дело было в его голосе? Арт Клепс говорил, что если даже Тим будет просто читать вслух алфавит, то присутствующие начнут улыбаться, внимательно слушать и в конце концов, возможно, уловят самое разное символическое значение в последовательности произносимых им звуков. У него была «замечательная способность очаровывать окружающих. Он словно излучал тепло. Рядом с ним люди чувствовали себя спокойно», — писал Дэйв Макклелланд. «Когда я был с ним рядом, все казалось возможным», — вспоминал Ричард Альперт. Альперт был на десять лет моложе Лири, но гораздо дальше продвинулся в гарвардских играх — у него была хорошая должность и просторный кабинет. У Тима же не было даже приличного кабинета. Он, словно бедный родственник, ютился в переделанном чулане. Но это его абсолютно не заботило. Пусть у других кабинеты лучше, зато он приятнее проводит время. И было еще кое-что, что заставляло благоговеть его младших коллег: Тим притягивал к себе женщин как магнит.

Майкл Кан, молодой преподаватель, бывший военный летчик, участвовавший во Второй мировой войне, хорошо описывает впечатление, которое Тим производил на молодое поколение. «Когда Тимоти приехал, я понял, что никогда не встречал подобного человека. За время войны у некоторых развилось инстинктивное ощущение: есть люди, с которыми можно лететь, есть и другие, с которыми лететь нельзя. Все это понимали, но никто не мог точно описать. Просто одних ребят ты взял бы в свой экипаж, других нет. Никто не знал, откуда берется это чувство, но о его существовании знали все. Это зависело, с одной стороны, от мастерства и компетенции, с другой — от того, насколько ты доверяешь человеку и можешь на него положиться. Такая вот странная смесь. «Я бы с ним не полетел», — говорили одни ребята о других. Полностью я никогда до конца этого не понимал. Но когда я встретил Тимоти, я понял, что полетел бы с ним».

Лири также поражал своим презрением к мещанству. В принципе, для Гарварда это было нормой, но насмешки Лири были гораздо серьезнее, чем просто обычные колкости о глуповатых обывателях. Тим действительно ненавидел безликих, подчиняющихся правилам функционеров. Чарлз Слэк, преподававший в Гарварде психологию и бывший частым собутыльником Лири, говорил, что одним из главных стремлений Лири было «вырваться из рамок буржуазной морали… вся его карьера была попыткой уйти от общепринятых ценностей, отношений, людей, событий и всего, что связано со средним классом». Слэк вспоминал, как Лири проповедовал ему о необходимости создания разнородного общества. «Создав его, — объяснял Лири, — ты совершишь новую революцию… Если ты только сможешь найти хороший предлог, чтобы свести воедино группы или отдельных людей из разных слоев и избавить их от привычных предрассудков, тогда ты сможешь вылечить большую часть психологических заболеваний нашей больной, связанной по рукам и ногам классовыми предрассудками культуры».