Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - читать онлайн книгу. Автор: Джей Стивенс cтр.№ 116

Еще одно поразило бы посетителя «Психоделического магазина» в начале 1966 года — какое большое место в их чтении занимала эзотерическая тематика. Неоспоримым бестселлером был Герман Гессе — его «Паломничество в страну Востока», «Степной волк» и «Сиддхаратха» издавались огромными тиражами и к концу шестидесятых Гессе превратился в самого читаемого немецкого автора в Америке. От Гессе лишь ненамного отставала научная фантастика («Чужак в чужой стране», «Конец детства» и пр.), к которой Проказники относились почти как к откровению, раскрывающему истинный смысл мироздания. С другой стороны, особый отдел был посвящен серьезным научным работам по экспериментам с психоделиками — здесь были такие авторы, как Лири, Хаксли, Уоттс и, кроме того, разные восточные и оккультные тексты от «Тибетской» «книги мертвых» до «Зогара». [105]

Олдос Хаксли с радостью приветствовал бы такое переплетение традиций Востока и Запада. Но ему, пожалуй, стало бы не по себе, если б он увидел, сколько оккультной мякины безнадежно перемешалось с зернами вечной философии. Хаксли предсказывал, что ЛСД пробудит духовную жажду, дремлющую в молодом поколении, но он и представить себе не мог, что получится, когда оно кинется утолять эту жажду… В Хэйт вечная философия явилась под густым и пряным соусом из астрологии, нумерологии, алхимии, черной магии, культа вуду… — какая-то дикая смесь тайных мистерий и современного жаргона, оскорбительная для западного ума, приученного раскладывать все по полочкам и загонять неподатливую реальность в четкие схемы, которыми так удобно оперировать.

Но хиппи, с их установкой на непосредственный опыт, это вполне устраивало. «Плыви по течению, — говорили они, — и делай свое дело». То, что было в высшей степени свойственно Нилу Кэссиди — способность полностью отдаваться настоящему, настраиваться в тон мгновению, — было одним из самых высоких состояний благодати, которое мог обрести хиппи. Кэссиди не писал великих романов и поэм, он не был профессором и ученым; по обычным меркам он был неудачником; но в Хэйте его почитали как символ совершенной гармонии, доступной человеку. Он прокладывал свою внутреннюю тропу с присущим ему мастерством и изяществом, и это было все, к чему следовало стремиться.

Не то чтобы хиппи много общались с Кэссиди; соседство Гинсберга чувствовалось гораздо больше. Скорее они усвоили самую суть его стиля через Проказников и Фестиваль путешествий.

Психоделическая лавка на Хэйт-стрит

Совершенно так же они воспринимали Лири, Хаксли и Алана Уоттса, усваивая из них то, что их как-то затрагивало, и отбрасывая остальное. К примеру, когда какой-нибудь хиппи провозглашал: «я принадлежу к особой расе, не черной и не белой, к безымянной расе, которой еще, может быть, не существует» — это был отзвук романтического эволюционизма Хаксли, пропущенного через врезавшиеся в память отрывки из научно-фантастических саг, благоговейно хранившихся в каждой хипповской «хате». Когда они говорили, что жизнь это серия игр, а индивид — коллекция масок, защитных приемов и нередко стратегий самообмана, — вдумчивый наблюдатель не мог не вспомнить транзактную психологию Тима Лири; а залихватские выражения типа «мощный приход», бесспорно, восходили к удалой манере Кизи «Пройдешь ли ты Кислотный тест?».

Тщательный анализ мог бы проследить обрывки всех этих влияний и в обычае хиппи отказываться от старых имен, заменяя их особыми психоделическими кличками: Фродо, Шоколадный Джордж, Варвар, Койот. Один хиппи так объяснял, почему он поменял свое имя: «Тот Плюшевый Мишка, которого ты видишь, это только фасад. Другое мое «я» зовут Гарольд. И сейчас внутри меня существует этот Гарольд. Он совсем крошечный, но он еще здесь. Когда ты поселяешься в Хэйте, ты выбираешь себе имя и строишь свою личность так, чтобы ему соответствовать. Я выстроил Плюшевого Мишку, но сейчас я расстаюсь с ним — слава Богу! — и скоро он исчезнет. Ты приходишь сюда, чтобы измениться, и окончательное, самое важное изменение наступает тогда, когда «ты» воображаемый и «ты» реальный сливаетесь воедино».

Если бы активистам из Беркли по какой-то причине пришлось выбирать один-единственный символ своей борьбы, они, скорее всего, остановились бы на изображении сжатого кулака — этом общепонятном символе гневного сопротивления.

А вот хиппи мечтали воздвигнуть на окраине Хэйта статую святого Франциска, чтобы эта огромная фигура, вырезанная из гигантской секвойи, с распростертыми руками встречала бы пилигримов, вступающих в столицу Новой Эры.

Эта мечта отдавала чем-то средневековым — и действительно, паломничество в Хэйт-Эшбери тем Летом Любви чем-то походило на паломничество в средневековый Париж XII века. Такая же ошеломляющая экзотика и пестрая суматоха. «Всего одна длинная улица, Хэйт-стрит, битком набита «фриками», одетыми в самые немыслимые костюмы… одни пострижены под могавков, другие прогуливаются в адмиральской форме». И за всем этим тот же самый всепоглощающий интерес к мистике. «В Хэйте, по крайней мере, полторы тысячи святых, — утверждал один хиппи. — Святых, блаженных, то есть, я хочу сказать — всяких, разного возраста и пола. Кому-то из них 70 лет, кому-то 15, а кого-то катают в колясочках». На местном жаргоне эти святые назывались «основными».

Повседневной жизни Хэйта свойственна была особая лихорадочная тревога, которую нелегко описать, хотя Леонард Вольф — преподаватель английского языка в Калифорнийском университете в Сан-Франциско и один из самых ранних наблюдателей хиппи — довольно точно ухватил суть дела, когда сравнил Хэйт с муравейником, «где все муравьи пьяны, но чрезвычайно заняты, и когда суматоха уляжется, каким-то образом оказывается, что все уладилось». Неофит не сразу понимал причину этого всеобщего напряжения, но в конце концов до него доходило: добрая половина жителей Хэйта каждый божий день была либо под кайфом, либо только что из-под кайфа, либо накануне кайфа.

Другими словами, все они жили в космическом времени, и это было бы просто замечательно, если бы все они обитали в ашраме или в монастыре. Но поскольку это было не так, то при таком образе жизни, когда несколько дней в неделю отданы распространению пакетиков с ЛСД, возникали всякие практические осложнения. Сущие мелочи — например, проблема, как удержаться на работе, чтобы заработать достаточно денег на еду и жилье. После вечера с кислотой не так-то просто заставить себя встать на рассвете и бежать в местный продуктовый магазин распаковывать ящики и наклеивать ценники на консервных банках, поэтому хиппи предпочитали наниматься разносчиками или курьерами и работать неполную неделю. В результате им приходилось за два дня в неделю успевать столько, сколько большинство людей успевает за пять.

Лихорадочные приступы активности, перемежаемые долгими периодами наркотической отрешенности, — вот был идеал хиппи. Упреки в лени и разболтанности казались им смехотворными; они заявляли, что их сообщество — лаборатория, где вырабатывается новый образ жизни для будущего, когда компьютеры и роботы устранят необходимость трудиться.