Напротив кресла с прямой узкой спинкой, в которое села Мардж, располагался алтарь. На алтаре стояло распятие, увешанное, как рождественская елка, шарами и подношениями в подарочной упаковке. Позади него — большая репродукция картины Ильи Репина с изображением умирающего Мусоргского.
— Вот так он выпивает чуть ли не по двадцать кувшинов в день, — послышался чей-то голос.
Это был Кейджелл, который развалился на тюфяке среди электронной аппаратуры: микрофонов, наушников, мегафонов и путаницы проводов. Поверх этой кучи лежала раскрытая книга — «Остров сокровищ».
— Я делаю его сам, — сказал Дитер, — оно крепче пива. Уверен, у иезуитов получалось лучше, но они были куда организованней. — Он обернулся к Мардж, которая беспокойно ерзала в кресле. — Тебе что-то нужно? Привести себя в порядок?
— Думаю, да.
— Без подъемника сюда долго добираться. — Он встал, готовый проводить ее. — Это снаружи. Я покажу тебе.
Мардж нервно шарила в своей сумке.
— Я знаю, где это, — сказал Хикс. — Сам покажу.
Он поднял с полу вещмешок и вывел ее через занавешенную дверцу позади алтаря в залитый солнцем коридор и дальше в заросший сад на берегу горной речки.
— Тебе нужно в туалет или этого? — спросил он, показывая на пакет.
— Пожалуй, и то и другое.
— Ты переходишь с дилаудида сразу на чистейший в Америке белый. Скоротать время в дороге — это я еще понимаю, но лучше бы ты не гнала лошадей.
— Какого черта! — сказала Мардж. — В танцкласс я все равно уже опоздала. — Она взяла у него пакет. — Это все, наверное, из-за мальчишки. Он меня раздражает.
Хикс укрылся от ветра и зарядил для нее шприц.
— Когда-нибудь, — сказала она, — и я получу Джеральдово. — Она держала шприц иглой вверх и смотрела на небо. — Здесь для этого подходящее место.
— Ну-ну, — сказал Хикс.
Высунув от усердия кончик языка, она ввела иглу себе в ляжку, легла на спину и передала ему шприц.
Он сидел рядом и следил за ней, пока она не заулыбалась.
— Как, лучше?
— Издеваешься?
Он оставил ее дремать на берегу речушки, бросил мешок со всем арсеналом в углу коридора и вернулся к пиву.
— За муки, на кои мы осуждены! — провозгласил Дитер, поднимая стакан. — Да продлятся они!
— Вижу, тебе весело, Дитер.
Дитер посмотрел на сумку, которую Хикс поставил в ногах:
— А в сумке у тебя небось веселый порошок?
— В сумке его до фига, — сказал Хикс. — Хочу вот толкнуть.
— Поэтому ты и приехал?
— Нам сели на хвост. Надо избавиться от товара.
— Я думал, ты хочешь пожить у нас.
— Так как, приятель?
— Не здесь. И не с моей помощью.
Хикс посмотрел Дитеру в глаза:
— Нет? Но ведь Гиббс был здесь недавно. Кейджелл сказал мне.
Кейджелл поднял голову от «Острова сокровищ»:
— Гиббс привозил грибы для фиесты. Это единственный наркотик, какой теперь здесь у нас бывает.
— Тебя никто не спрашивал, — сказал сыну Дитер. — Иди настрой свою гитару.
Кейджелл отбросил книгу и вышел в главную дверь.
— Гиббс привозил грибы для фиесты. Это единственный наркотик, какой теперь здесь у нас бывает.
— Дитер, друг, все, что от тебя требуется, — это позвонить кое-каким людям.
— Я больше не звоню никаким людям.
— Слушай, — сказал Хикс, — я обязательно должен разобраться с этим товаром. После всего, что было…
Он рассказал Дитеру о Конверсе и Мардж и о том, что произошло. Дитер подошел к холодильнику, достал еще кувшин вина.
— Завидую твоей энергии.
— Мне показали цель, — сказал Хикс. — Я взял и пошел. Может, на следующий год все повторю опять.
— А потом еще и еще, так и будет продолжаться. Сплошная суета и никакой награды. Надо было тебе у нас остаться.
— Да, — кивнул Хикс, — рыбалка в тот раз была отличная, ничего не скажешь. Теперь я, чтобы уснуть, не овец считаю, а мысленно сижу там и опять ужу, раз за разом. Как Хемингуэй. — Он потер ладонями лицо и встал. — Я совсем мертвый, приятель. Надо бы упасть задрыхнуть.
— Ну так иди упади, — сказал Дитер. — Сам знаешь где.
В заводи, на берегу которой сидела Мардж, рыба была чуть ли не ручная. Она пощипывала Мардж руки и доверчиво заплывала в подставленные ладони, однако мгновенно отплывала при малейшей попытке поймать ее, оставляя на поверхности воды переливающуюся солнечными бликами рябь. Мардж сидела, играя с рыбой под сводом вечности и тишины, к которым уже начала привыкать.
В какой-то момент она решила окунуться. Она сбросила с себя пропахшую потом одежду и осторожно ступила в воду. Дно было галечное, вода нагрета солнцем; она окунулась с головой и встала, чувствуя легкое подташнивание. Ветер был напоен ароматом сосен.
На камне в нескольких ярдах ниже по течению сидел Кейджелл. Она обернулась и машинально помахала ему.
— Хочешь мыло? — крикнул он.
— Хочу.
Он сбегал в дом и вернулся с бруском домодельного мыла, пахнущего щелоком.
— Послушай, — сказал он, показывая на угол дома, — там есть душ. Пойди туда, тогда мыло не повредит рыбам.
Он серьезно смотрел, как она выбирается из воды и идет к душу. Вода была холодная, намного холоднее, чем в речке. Она намылилась под взглядом мальчишки, ополоснулась и обернула полотенце вокруг себя, став похожей на индонезийскую женщину в саронге.
— Так прилично? — спросила она его.
— Конечно.
Он перешел ручей, перепрыгивая с камня на камень, и уселся на берегу напротив нее.
— Хорошо тут, — сказала она.
— Очень хорошо. Хотя было гораздо лучше.
— А как было?
— О, всегда было полно народу.
— Так, как сейчас, разве не лучше?
— Не знаю. Для рыбалки — лучше.
— Как ты можешь ловить рыбу, — спросила она, — если беспокоишься, как бы мыло не повредило ей? Разве крючок не причиняет боли?
— Не думаю, что это то же самое, — ответил Кейджелл. — Некоторые здесь говорили, что ловить рыбу — это жестоко. Дитер говорит, что многие из тех, кто не одобрял рыбной ловли, теперь сами убийцы.
— Ты имеешь в виду — они убивали людей?
— Ну, может, он говорит иносказательно. А может, они и убивали людей.
— Понятно. Ты всю жизнь здесь живешь?
— Почти. Хотя родился в Париже.
Он был само совершенство, утонченный артефакт, как индийские колокольчики на деревьях. Он был дитя грядущего, как и она сама, — рожденное для привольной жизни на заре Нового Века.