— Привет, — сказал он.
— Кто говорит?
— Это Кэп, милашка. У твоего бойфренда, Бродвейского Джо, с собой штык. И он собирается этим штыком сделать с тобой кое-что нехорошее. Он как раз уже идет, думает надрать тебе задницу.
— Надрать, говоришь?
— Это совсем не так весело, как звучит, — пояснил Хикс.
После задумчивой паузы человек на том конце провода сказал, что он ничуть не удивлен.
— А сам-то ты, — спросил он, — кто такой?
Хикс почувствовал себя оскорбленным.
— Я — отличный парень, — ответил он. — Добропорядочный гражданин. Вот кто я такой.
— Расскажи мне немного о себе, — попросил голос в трубке. — Ты — здоровый мужик?
Хикс вздохнул. Он был совершенно пьян.
— Здоровенный, — сказал он. — Настоящий громила.
— Я знаю, как можно повеселиться. Ты честно поступил. Почему бы тебе не прийти ко мне, наведем немного страху на нашего юного друга?
Хикс повесил трубку и вернулся к бару. Над стойкой, чего он раньше не заметил, висела надпись: «Сегодня первый день оставшейся тебе жизни».
— В точку попал, — сказал Хикс бармену.
Бармен, желчный старик, обернулся и, скривившись, посмотрел на надпись:
— Это не я. Она тут была.
Когда Хикс вышел, бармен снял надпись. Не стоило раздражать посетителей.
На улице было холодно, висел туман.
— Некуда-то мне податься, — вслух сказал Хикс.
Он пошел вперед, оглядываясь через плечо. Не успел он далеко отойти от бара, как заметил приближавшийся попутный городской автобус и заставил себя рвануть на угол, к остановке. Войдя в автобус, он подумал, что, когда бежал к остановке, кажется, видел Бродвейского Джо не то в переулке, не то в подъезде, не то дальше по улице. Слишком он был пьян, чтобы сказать точно.
Он стоял рядом с нервным водителем, нашаривая в карманах мелочь; отсчитав наконец деньги на билет, он понял, что автобус уже доставил его назад, к площади Джека Лондона, откуда рукой подать до отделения ХСМЛ. Он сунул мелочь обратно в карман и, обменявшись враждебными взглядами с водителем, осторожно, чтобы не загреметь вниз, вышел из автобуса.
Поднявшись в свою комнату, он залепил пластырем глазок в двери и зарядил свой кольт тридцать восьмого калибра. Но прежде сунул в барабан один патрон и крутанул его. Трижды повторил процедуру, и каждый раз патрон вставал точно против ствола. Он не мог решить, хороший это знак или плохой.
Проснувшись на утро с мерзким привкусом во рту и больной головой, он увидал на столе револьвер, лежавший среди рассыпанных патронов, разодранной целлофановой обертки и коробки из-под патронов. Ему стало очень стыдно вчерашней своей глупости. Безрассудство и Бесконтрольность в чистом виде.
* * *
Последние часы перед рассветом Мардж снились кошмары. Каждый кошмар кончался тем, что она просыпалась от сильнейшей невральной вспышки, осознавала, что у нее раскалывается голова, и снова проваливалась в сон. Но назвать это состояние сном было трудно.
И кошмары, все как один, были ужасные. То Джейни стояла, покачиваясь, на карнизе, позади нее дождливо-серый нью-йоркский горизонт, водонапорные башни, грязный кирпич стен. То какой-то сумасшедший монах с окровавленным яблоком в руке. То что-то страшное, виднеющееся среди деревьев. И в каждом кошмаре фигурировала головная боль.
Она встала и тенью бродила по квартире; все валилось из рук. Кофе убежал и пригорел на плите. Блюдце разбилось. Еще остались две таблетки дилаудида, но она проглотила таблетку перкодана.
Ожидая, пока он подействует, Мардж выпила кофе, отдающий пригорелым. Когда почувствовала, что приходит в норму, почитала Джейни детские стишки. На глянцевом развороте книги была изображена старушка, которая жила-была в дырявом башмаке; многочисленные дети старушки качались на шнурках, высовывались из дырочек для шнурков, кишели на полях страницы в своих альпийских платьицах и кожаных портах на помочах. Их было, наверно, с полсотни. Пятьдесят детей. Джейни захотела узнать, как зовут каждого из них.
— Эту зовут Линда. Эту — Джейни, как тебя. Это Фриц. Сэм. Элизабет.
Мардж чуть не плакала.
— Я не знаю, как зовут всех, милая. Ну откуда мне знать, как их всех зовут?
— У-у, — захныкала Джейни.
Когда внизу зазвенел звонок, Мардж резко вскочила и книга полетела на пол.
— О господи! — проговорила она.
Джейни, задрав голову, смотрела на нее. Секунду Мардж неподвижно стояла, не сводя глаз с двери, потом подошла и нажала кнопку, открывающую парадное.
— Джейни, пойди покатайся немножко на лошадке.
Лошадка Джейни стояла на огороженном участке заднего двора, красная пластмассовая лошадка на пружинах. Иногда Джейни, в экстазе и с отсутствующим выражением в глазах, по часу и больше качалась на ней в однообразном ритме, что беспокоило Мардж. Но сейчас дочь недовольно надула губы: ей не хотелось кататься на лошадке.
— Иди! — прикрикнула Мардж. — Иди на улицу.
Джейни захныкала.
— Давай-давай! — кричала Мардж, прогоняя ее.
Джейни выбежала на площадку лестницы, которая вела из ее спальни во двор, и встала столбом; в глазах слезы, на лице упрямое выражение. В дверь постучали.
— Кто там? — спросила Мардж, застыв посредине комнаты и глядя на дверь.
— Рэй, — ответил мужчина за дверью.
Мардж заставила себя открыть ему; окинув ее взглядом, он быстро прошел мимо нее в комнату. Загорелый. Коротко стриженный. С холодными глазами. Джейни потихоньку пробралась обратно в гостиную, но, увидев незнакомого мужчину, метнулась через свою спальню во двор.
Рэй положил защитного цвета вещмешок на стол в гостиной, подошел к окну и внимательно осмотрел улицу перед домом.
— Я еще не готова, — сказала Мардж.
Он неприветливо посмотрел на нее:
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что денег еще нет, — ответила она. Даже ей самой был противен ее хриплый голос.
— Почему, чучело ты несчастное? — мягко поинтересовался Рэй.
Ее трясло. Тем утром она напялила грязный темно-красный свитер и джинсы, которые вытащила из корзины с вещами, приготовленными для стирки. Она чувствовала себя ничтожной замарашкой.
— Я имею в виду, что у меня их нет на руках, — поправилась она.
Он сел в плетеное кресло и потер глаза.
— Кофе хотя бы у тебя есть?
Мардж помчалась на кухню. Вылила подгоревший кофе в раковину и поставила свежий. Рэй мерил шагами гостиную.
— Я ведь заранее тебе позвонил, правильно? Почему же их у тебя нет?