— И поскорее,— сказал Фарли. — Как только они тут наведут порядок, положение станет очень трудным.
— Высади меня в северной части Рэмпарт-стрит.
— Ах! — сказал Фарли.— Жизнь!
— Жизнь — это то, что ты из нее сделаешь.
— Жизнь реальна, жизнь серьезна. Так сказал поэт. Жизнь, какой бы прихотливой она нам ни представлялась, ведет к определенной цели. Однако дела складываются весьма и весьма своеобразно.
— Да,— сказал Рейнхарт.— Я только что об этом кому-то говорил. Становится холодновато.
— Да,— сказал Фарли,— ты совершенно прав. Однако я холода не боюсь.
— Ты молодец.
— Станет еще холоднее, Рейнхарт. Это пустяки. Когда ударит настоящий мороз, я вернусь. Мне это нравится. «И если ты способен все, что стало тебе привычным, выложить на стол, все проиграть и вновь начать сначала...» Киплинг. Сегодня вечером я им воспользовался.
Они остановились около безлюдной заправочной станции на углу Рэмпарт-стрит.
— Ну, ладно,— сказал Рейнхарт. Фарли сердечно потряс его руку.
— Vive la bagatelle
[18]
и все прочее. Я еще вернусь.—Он возвел глаза к небу и поднял правую руку, уставив вверх указательный палец.— Я вернусь очень скоро.
— Пока, Фарли. Увидимся, когда ты вернешься.
— Давай живи,— сказал Фарли отъезжая.
Рейнхарт шел в темноте по Рэмпарт-стрит, с трудом переставляя ноги. Он старался держать глаза открытыми пошире.
Издалека доносились пение «Дикси» и звук, похожий на топот марширующих ног. Было холодно.
Джеральдина сидела на сломанных качелях посреди темной детской площадки и смотрела, как по стенам стадиона в квартале от нее бегают лучи прожекторов. В синей тьме у ворот площадки пытался встать на ноги молодой негр — пытался уже довольно давно и безуспешно. После каждой попытки он падал ничком и начинал сызнова. Джеральдина наблюдала за ним, слегка покачиваясь и постукивая носком по гравию. Изредка проезжали полицейские машины, сверкали фарами и уносились.
Через несколько минут негр стал кричать. Потом умолк и еще раз попробовал подняться. Фары проезжавшей полицейской машины осветили его; рысцой подбежали два полисмена и попытались поставить его на ноги. Ничего не получилось; снова положив его на землю, они ушли. Немного погодя подъехала «скорая помощь», и санитары унесли его на носилках.
Полицейские, появившиеся с санитарами, стали ходить по площадке, светя фонариками. Один из них заметил Джеральдину.
— Эй,— сказал полицейский. Он подошел, ощупал ее лучом фонарика.— Что с вами? Вы не ранены?
Джеральдина покачала головой.
Он постоял, разглядывая ее при свете фонарика. Подошел другой, тоже с фонариком. Оба навели свои фонарики на нее.
— Вы не ранены? — спросил второй.— Что вы тут делаете?
Джеральдина покачала головой.
— Была там? — спросили они, показывая на стадион. Джеральдина помотала головой.
— Как тебя звать, детка?
— Смит,— сказала Джеральдина.
— А полностью?
— Форт Смит.
Полицейские успокоились. Они буркнули что-то, скосили глаза, почесали носы.
— Это не смешно,— сказал один.
— Да,— сказала Джеральдина.
— Что у тебя в сумке?
— Песок,— сказала Джеральдина.
Полицейские переглянулись; один осторожно взял у нее сумку, взвесил на ладони. Он втянул щеки, держа сумку на прямой руке.
— Оружие в сумке есть?
— В первый раз эту сумку вижу,— сказала Джеральдина. Полицейский положил фонарик на землю, поставил рядом с ним сумку и осторожно открыл замок. Потом залез в сумку, вытащил пистолет и проверил предохранитель. Он прижал пистолет коленом и вытащил сигарету с марихуаной, держа ее двумя пальцами.
— Смотри-ка,— сказал он, вертя сигарету перед фонариком.— Старушка Марианна.
— Для себя или для кого-нибудь? — спросил полисмен, стоявший рядом с Джеральдиной.
Джеральдина смотрела на световые пятна, метавшиеся по стене стадиона, и молчала.
— Это не наша забота,— сказал другой.— Заберем ее.
Полицейские сложили вещи в сумку, отвели Джеральдину к машине и посадили между собой. Они заметно повеселели: им пришлось самим везти ее в участок — можно было на время уехать со стадиона. Они ехали в хорошем настроении, напевали что-то себе под нос, толкали ее коленями.
— Может, тебе это подложили? — сказал тот, что справа.— Если подложили, ты скажи районному прокурору, а мы подтвердим, что ты была пьяная. Если будешь хорошо себя вести.
Полисмен за рулем метнул на него взгляд: поаккуратней.
— Ты знаешь, что тебе за это придется предстать перед присяжными? Слышишь, красавица, в нашем городе наркоманов не жалуют.
— Да ну? — спросила Джеральдина.
Они ехали дальше, навстречу санитарным и полицейским машинам, двигавшимся к стадиону. Полисмен на пассажирском месте нагнулся и включил сирену.
— Кто-то должен заняться неграми,— сказал он.— Рано или поздно в этой стране невозможно будет жить.
Другой, стиснув зубы, невнятно выругался.
Около приземистого кирпичного здания полиции они остановили машину и втолкнули Джеральдину в вестибюль. Снаружи стояла охрана из полицейских в шлемах; они были вооружены охотничьими ружьями и обшаривали прожекторами улицу перед зданием. Внутри теснились полисмены и агенты в штатском, которые проводили мимо ряда освещенных столов длинные очереди людей с разнообразными повреждениями.
— Придется подождать.
— Я не против, а ты?
Позвали человека из районной прокуратуры; человек из районной прокуратуры велел им обыскать Джеральдину и запереть на ночь — утром ею займутся первой.
Полицейские отвели Джеральдину к лифту и спустили в подвальный этаж, где за металлическим столом возле голубой железной двери сидел старик полицейский.
Они предъявили ей обвинение в бродяжничестве и вызвали надзирательницу. Надзирательница была маленькая, хрупкого вида женщина с перманентом.
Джеральдина перешла с надзирательницей в соседнюю комнату и разделась. Надзирательница спросила, почему на ней нет белья. Джеральдина сказала, что так — полезней для здоровья. Надзирательница влепила ей пощечину.
— Хочешь драться? — сказала она.— Будем драться.
Старик полицейский принес сумку Джеральдины, и надзирательница вытащила пистолет и сигарету. Старик положил их в коричневый конверт.
Потом они втроем вернулись к металлическому столу и старик полицейский заявил Джеральдине, что на основании обыска, проведенного надзирательницей, она обвиняется в хранении наркотиков, незаконном ношении оружия, а также в нанесении ущерба городскому имуществу и нарушении порядка в общественном месте.