Жизнь способ употребления - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Перек cтр.№ 35

Второй предмет был еще более странным. Когда Грифалькони вынул его из обитого тканью ящика, Вален подумал, что это коралловый куст. Но Грифалькони покачал головой: на чердаке Шато де ла Мюэт он обнаружил останки стола; овальная, прекрасно инкрустированная перламутром столешница великолепно сохранилась, но центральная опора, тяжелая веретенообразная колонна из дерева с прожилками, оказалась совершенно трухлявой; в результате скрытой внутренней деятельности червей возникло бесчисленное множество каналов и канальцев, заполненных источенной в порошок древесиной. Снаружи ничто не выдавало эту подрывную работу, и Грифалькони понял, что сохранить изначальное основание, — которое, будучи почти пустотелым, уже не могло поддерживать тяжелую столешницу, — можно было, лишь укрепив его изнутри; для этого, продув и вычистив каналы всех червоточин, он принялся впрыскивать под давлением почти жидкий сплав свинца, квасцов и асбестового волокна. Операция удалась, но вскоре стало ясно, что даже усиленное таким образом основание было по-прежнему хрупким, и Грифалькони пришлось его заменить. И вот тогда у него и возникла идея полностью растворить оставшуюся древесину и тем самым выявить это фантастическое разветвление, точный след того, что было жизнью червя в древесной массе, застывшую, ископаемую схему всех тех движений, которые составляли его слепое существование, выявить это уникальное упорство, это неумолимое стремление, эту точную материализацию всего того, что червь ел и переваривал, вырывая из плотности окружающего мира неощутимые частицы, необходимые для его выживания, зримый и даже нарочито показательный образ, пугающий своей болезненностью, образ того бесконечного продвижения, которое превратило самую твердую древесину в скрытую сеть распыляющихся проходов.

Грифалькони вернулся в Верону. Раза два Вален посылал ему маленькие линогравюры, которые дарил друзьям под Новый год. Но ответа так и не получил. В 1972 году пришло письмо от Витторио — одного из близнецов, ставшего профессором таксономии растений в Падуе, — который ему сообщал, что его отец умер от трихиноза. В письме от другого близнеца, Альберто, сообщалось лишь то, что тот живет в Южной Америке и что у него все хорошо.

Через несколько месяцев после отъезда Грифалькони занимаемую ими квартиру Грасьоле продал Реми Роршашу. Сегодня это первый этаж дуплекса. Столовая превратилась в гостиную. Камин, на котором Эмилио Грифалькони хранил свадебный венок своей жены и две вазы с розмарином, был модернизирован и внешне представляет собой конструкцию из шлифованной стали; пол покрыт настеленными один на другой шерстяными коврами с экзотическими рисунками; из мебели — три так называемых «режиссерских кресла» из металлических трубок и серовато-коричневатой ткани, по сути это всего лишь слегка улучшенная модель складного туристского стульчика; повсюду разбросаны американские гаджеты, в частности «Feedback-Gammon», электронная игра «жаке», где от игроков требуется только бросить кости и нажать на две клавиши, соответствующие выпавшим числам, а продвижение шашек совершается благодаря микропроцессорам, скрытым в аппарате; сами же шашки, представленные световыми кружками, перемещаются по прозрачной доске, исходя из оптимально просчитанной стратегии; каждый игрок по очереди получает возможность для лучшей атаки и/или лучшей защиты, а наиболее вероятным исходом партии оказывается обоюдная блокировка фигур, означающая ничью.

После неясной истории с опечатыванием и наложением ареста квартира Поля Хебера перешла к управляющему домом, который сразу же стал ее сдавать. В настоящий момент ее снимает Женевьева Фульро с маленьким ребенком. Летиция так и не вернулась, и никто не получал от нее никаких известий. Дальнейшая судьба Поля Хебера, хотя и не полностью, стала известна благодаря малышу Рири, который случайно встретился с ним в тысяча девятьсот семидесятом году.

Младшего Рири, которому сегодня уже лет двадцать, на самом деле зовут Валентен, Валентен Колло. Это самый младший из трех детей Анри Колло, владельца кафе с табачной лавкой на углу улиц Жаден и де Шазель. Его все всегда называли Анри Рири, его жену Люсьену — мадам Рири, его дочерей Мартину и Изабеллу — малышками Рири, а Валентена — малыш Рири, все, кроме мсье Жерома, бывшего учителя истории, который предпочитал говорить «Рири-младший», а одно время даже попробовал ввести в обиход «Рири Второй», но так и не нашел ни одного последователя, даже в лице Морелле, обычно весьма благосклонного к подобным инициативам.

Итак, малыш Рири, — который целый год промучился в колледже Шапталь и все еще с ужасом вспоминал об уроках «pH» со всякими «джоулями», «кулонами», «эргами», «динами», «омами», «фарадами» и прочими «кислота плюс основание дает соль плюс воду», — служил в Бар-лё-Дюке. Однажды, в субботу пополудни, прогуливаясь по городу с ощущением непреходящей скуки, присущим исключительно солдатам срочной службы, он заметил своего бывшего преподавателя: Поль Хебер, наряженный нормандским крестьянином — синяя рубаха, красный клетчатый платок и картуз, — стоял у входа в супермаркет и предлагал прохожим деревенские колбасы и окорока, сидр в бутылках, бретонское печенье и хлеб, испеченный в дровяной печи. Малыш Рири подошел к лотку, купил несколько кружочков чесночной колбасы, но заговорить с бывшим учителем так и не решился. Когда Поль Хебер отсчитывал ему сдачу, их взгляды на какой-то миг пересеклись: по глазам учителя ученик понял, что тот смущен встречей и умоляет его уйти.

Именно здесь, на лестнице, года три назад, он увидел его в последний раз: на лестничной площадке шестого этажа, напротив двери в квартиру, где жил несчастный Хебер. Лифт в который уже раз не работал, и Вален, с трудом поднимаясь к себе, встретился с Бартлбутом, который, вероятно, направлялся к Винклеру. На англичанине были традиционные серые фланелевые брюки, клетчатый пиджак и одна из тех шотландских рубашек, что так ему нравились. В знак приветствия он коротко кивнул Валену на ходу. Он не очень изменился: шел, сутулясь, но без палки; его лицо слегка осунулось, а глаза почти обесцветились. Именно это больше всего поразило Валена: взгляд, который не встречался с его взглядом, как если бы Бартлбут пытался что-то увидеть за ним, стремился пройти сквозь него, чтобы там, по ту сторону, достичь убежища — нейтральной лестничной клетки с ее окраской под мрамор и гипсовыми плинтусами с фактурой древесных волокон. В этом избегающем взгляде было что-то куда более сильное, чем пустота, не только гордость и презрение, а чуть ли не паника, бессмысленная надежда, просьба о помощи, сигнал бедствия.

Семнадцать лет назад Бартлбут вернулся, семнадцать лет назад он приковал себя к столу, вот уже семнадцать лет, как он упрямо складывал один за другим пятьсот морских пейзажей, каждый из которых Гаспар Винклер разрезал на семьсот пятьдесят деталей. За это время Бартлбут уже сложил более четырехсот пазлов! Вначале он продвигался быстро, трудился с удовольствием, с увлечением возрождал пейзажи, нарисованные двадцать лет назад, и с детским ликованием наблюдал за тем, как Морелле тщательно заполняет самые узкие щели в уже сложенных пазлах. Позднее, с годами, ему начало казаться, будто пазлы становятся все более сложными, все более каверзными, несмотря на то, что его техника, его методика, его навыки и даже озарения были доведены до совершенства. И если уготованные ему Винклером ловушки он чаще всего — причем заранее — выявлял, то уже был не всегда способен сразу же найти подходящий ход: он мог часами корпеть над одним и тем же пазлом, целыми днями сидеть в вертящемся и качающемся кресле, принадлежавшем еще его двоюродному дедушке из Бостона, но с каждым пазлом ему становилось все труднее соблюдать сроки, которые он сам себе определил.