Мария в поисках кита - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Платова cтр.№ 77

Я понятия не имею, какой меня видит Кико.

Может быть, девочкой лет восьми. У каждого мальчика-мечтателя обязательно должна быть подружка, таковы законы взросления и постижения мира. Они работают всегда и везде, если, конечно, в них не вмешивается кто-то, похожий на ВПЗР. Не то чтобы мальчик-мечтатель был влюблен в свою подружку… Да нет, он, конечно же, влюблен!.. Девочка живет в доме напротив, у нее есть кот редкой породы канадский сфинкс, она носит косички, а в косичках — банты. Окна ее комнаты… Окна ее комнаты выходят на канал, и отовсюду видна вода, а за каналом нет домов, а есть лишь большое поле, куда мальчику-мечтателю ходить запрещается. А он так мечтает попасть туда (он же мечтатель!), но для начала мечтает попасть в комнату девочки, откуда видно это самое прекрасное поле. Несколько раз в год, а иногда и чаще (по воскресеньям) поле преображается: обычно пустынное, оно наполняется людьми, которые запускают воздушные змеи. Змеев — тысячи, а может, далее, миллион!.. Наверняка миллион, просто мечтатель никогда не пытался сосчитать до миллиона. Вернее, пытался, но всегда сбивался на цифре восемнадцать.

И это не просто цифра, взятая с потолка, у нее множество значений — и все они связаны с девочкой. У девочки на любимом платье ровно восемнадцать пуговиц (если учесть еще и маленькую пуговку на вороте). Девочкиному коту — ровно восемнадцать лет, что в пересчете на человеческий возраст составляет сто двадцать шесть. А это очень много, почти миллион! — просто потому, что дожить до миллиона так же проблематично, как и до ста двадцати шести. Так утверждает девочка, очевидно повторяя слова кого-то из взрослых. И есть кое-что еще, связанное с цифрой восемнадцать. Замужество. За-му-жжже-ство. Странное, гудящее слово. Ползущее слово. Оно не нравится мальчику, ведь он немного трусоват, как и большинство мечтателей. Оно кажется ему похожим на гадюку, прикинувшуюся безобидным ужом (про то, что ужи безобидны, он вычитал в книжке) и так и ждущую, чтобы заползти в кровать, когда он заснет.

Девочка, напротив, ничего не знает про ужей — она просто их не боится. А заодно не боится и гадюк, потому что гадюки и ужи могут смотреться друг в друга, как в зеркало, и никаких отличий не обнаружится. Они — словно сестры-близнецы или братья-близнецы; и глупо не бояться одного брата и бояться другого. Либо ты никого не боишься, либо — боишься всех, а середины не бывает. Это и есть логика, которой придерживаются взрослые из семьи девочки и которых девочка старательно копирует. Слово «замужество» она тоже услыхала от взрослых. А еще — слово «невеста». Когда девочке исполнится восемнадцать лет (и это будут человеческие восемнадцать лет, а не кошачьи сто двадцать шесть) — она обязательно станет невестой!.. А чтобы окончательно закрепиться в статусе невесты, ей понадобятся фата, платье, туфли и жених.

Согласен ли стать женихом мальчик-мечтатель?

Конечно, он согласен. Тем более что слово «жених» кажется ему не таким опасным, как слово «замужество», безобидный уж в чистом виде, без всяких гадючьих примесей. Он согласен, согласен, но прежде хотелось бы посмотреть из окна девочкиной комнаты на поле с воздушными змеями. Если она, конечно, не против.

Она не против, как можно отказать будущему жениху? Ведь все женихи — обязательно мужчины, женщин-женихов не бывает, а мужчинам лучше не отказывать, какими бы они ни были, иначе засидишься в девках до пятидесяти лет. Несмотря на то что до пятидесяти лет (в отличие от ста двадцати шести и миллиона) доживают почти все — это все же неприятный возраст. Критический. Особенно для невесты. Примерно так говорила мать девочки ее старшей сестре, а девочка — запомнила. И про «мужчинам лучше не отказывать, какими бы они ни были», пусть и тайными поклонниками дурацких воздушных змеев. А кто есть мальчик-мечтатель, как не маленький мужчина?.. Так, благодаря взрослой и совершенно неоспоримой логике, в одно из воскресений мечтатель попадает в дом девочки, в комнату девочки, где из окна видно поле.

С воздушными змеями.

В отличие от настоящих змей — гадюк и даже ужей, воздушные вызывают не ужас, а восторг. А тех, что можно во всех подробностях разглядеть из окна, ровно восемнадцать!.. Ровно — как пуговиц на любимом платье девочки; как лет канадскому сфинксу, он садит тут же, на окне, отвернув острую морщинистую морду с большими треугольными ушами, — воздушные змеи ни капельки его не интересуют. Не то что мальчика-мечтателя — он считает и пересчитывает, и старается запомнить малейшую подробность: какого цвета змеи, и какого цвета флажки на их хвостах, и как высоко они поднимаются, и как планируют, следуя за порывами легкого ветерка… И обязательно, обязательно нужно выбрать себе любимца, чтобы следить только за ним…

У каждого мальчика-мечтателя, кроме подружки, в которую он тайно влюблен, есть воздушный змей, в которого он тайно влюблен…

Черт.

Я не восьмилетняя девочка. Мне — двадцать пять. Но даже когда я была восьмилетней девочкой, окна моей комнаты не выходили на канал. Они выходили на улицу с трамвайными путями, а каналов в моем родном городе не было и в помине. И я не носила косичек, значит — и банты мне были не нужны. И я вовсе не думала о замужестве в восемнадцать лет, а… О чем я думала?

Я не помню.

Как не помню, откуда взялась эта история… Эта гребаная история про девочку и мальчика-мечтателя, слишком сентиментальная, слишком пряничная, чтобы случиться в действительности.

Она никогда не случалась в действительности.

В моей действительности, так будет вернее. Но и в этой действительности — действительности Талего — она случиться не могла.

Здесь нет каналов.

Нет домов, настолько высоких, чтобы встать вровень с воздушными змеями.

Здесь есть только парень по имени Кико, у которого не все в порядке с головой. И он все постукивает ладонью по полу, приглашая меня занять место рядом с собой. И приглашение так настойчиво, что от него не отвязаться.

В моей голове (или это по-прежнему голова ВПЗР?) могут возникнуть еще несколько историй, так или иначе связанных с мальчиком-мечтателем, с его взрослением. Или наоборот — с вещами, которые так и не позволили ему повзрослеть. Или с вещами, которые превратили его в книжного урода. Эти истории могут быть какими угодно короткими (как сказка на ночь), какими угодно длинными (как любой из дней, если тебе не больше восьми) — но в их финале меня будет ждать только одно: постукивающая по полу ладонь Кико.

Его не пересидишь. Не переждешь. Не перешибешь.

Мне ничего не остается, как присоединиться к нему. Лечь на пол, как до этого сделал Кико; занять место рядом и упереться глазами в шкатулку, стоящую перед нами.

Наверное, мы забавно выглядим со стороны. Два человека, которых трудно назвать детьми, хотя… Неизвестно, какими мы кажемся этому магазинчику, забитому crimi-литературой. Какими мы кажемся любому из Хичкоков на стене, — у каждой находящейся здесь вещи может быть свое собственное отношение к нам, свой собственный взгляд. Ну да, ну да… Книга может быть написана от лица кого угодно, не раз утверждала ВПЗР, слишком поздно начавшая свою писательскую карьеру. Намного позже, чем Эсхил, Данте и даже Эрнест Теодор Амадей Гофман. Все лучшие сюжеты разобраны другими, все лучшие, все самые необычные герои — тоже.