Мария в поисках кита - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Платова cтр.№ 74

Никто не бывает слишком мал, чтобы причинить зло.

Так утверждает ВПЗР, уже сочинившая однажды историю про исчадие ада, не достигшее даже пубертатного возраста. Она очень гордилась этой психопатической историей, очень. Возможно, считая ее прелюдией к циклу нежных романов о детях, не дай им Бог быть написанными!.. Это моя лучшая книга, Ти, — не раз говорила она. — Недооцененная, правда, как и все другие мои книги. Но все впереди, придет и их черед. Все впереди.

Она все же ненормальная.

Завод в шкатулке кончается, мотивчик сходит на нет. А потом, спустя несколько секунд, дребезжит снова. Это означает лишь одно: шкатулку завели еще раз.

Кико!..

Он выглядывает из-за угла прихожей и снова скрывается за ним. И снова выглядывает. И снова скрывается, как будто играет со мной в прятки. В первый раз я вижу его не дольше мгновения (хотя его достаточно, чтобы понять: это Кико), затем он проявляется на подольше и дразнит меня своими разноцветными шнурками, вмонтированными в неподвижное, анемичное лицо.

Я стараюсь никак не реагировать на него и не предпринимаю никаких действий — это соответствует логике сумасшедшей, вообразившей, что она попала в голову писателя. И логике вполне вменяемого литературного агента тоже: вероятную опасность нужно сначала изучить и проанализировать, все остальное — потом.

Кико снова возникает из-за угла и больше не прячется за него. Он смотрит на меня снизу вверх, долго и пристально. А потом подносит пальцы к губам и растягивает их в подобии улыбки. То ли оттого, что расстояние между нами довольно значительно, то ли оттого, что рот его растянут чисто механически и ничего кроме пальцев и уголков губ больше не задействовано, я так и не могу сообразить, что несет его улыбка.

Кико рад мне?

Кико не особенно рад, но он — вежливый мальчик, а все вежливые мальчики улыбаются при встрече даже малознакомым людям?

Кико знает что-то такое, чего не знаю я?

Кико ничего не знает, но надеется, что знаю я?

Кико хочет открыть мне какую-то тайну или, наоборот, спрятать ее поглубже? Даже если вместе с ней придется спрятать поглубже и меня саму?..

Нет-нет, последний вариант никуда не годится. И он удручает обоих сразу — и сумасшедшую, и литературного агента. Конечно, будь я главной героиней романа, я бы не слишком переживала за свою судьбу, — для главных героев все обычно заканчивается хорошо, хотя и приходится пострадать для вида. «Вот было бы здорово оказаться главной героиней», — мечтательно закатывает глаза сумасшедшая. «Кое у кого есть больше прав на это», — парирует литературный агент.

Кико выглядит точно так же, как в кафе, где я оставила его. Насколько я могу судить, стоя на верхней ступеньке лестницы, И это намного хуже, чем если бы он был похож на недоделанный манекен из кроличьей норы. В том манекене реальным был только след удавки на шее. «Или любовно выписанным», — подсказывает мне сумасшедшая из суфлерской будки, являющейся по совместительству головой писателя.

Любовно выписанным, да. Невольно рождающим массу ассоциаций и приближенным к глазам до невозможности.

Отсюда, с верхней ступеньки, все еще нельзя понять, реален ли Кико или просто любовно выписан. Является ли он человеком из плоти и крови — или просто персонажем. Не исключено, что главным.

«Да, — подтверждает литературный агент, пять лет проработавший с одной из самых эксцентричных беллетристок, по которой давно плачет дурка чьи опусы могут вызвать оторопь у неподготовленного читателя. — Лучшего кандидата на роль главного героя не найти».

И это похоже на правду.

Если, конечно, посмотреть на Кико непредвзято (что в моем случае означает — с точки зрения ВПЗР). У него есть все, чтобы стать движущей силой нового романа:

он странный.

Он не вступает в контакт с внешним миром, а просто созерцает происходящее. И делает выводы, что приводит к определенным действиям с его стороны. Или — не делает выводов, что тоже приводит к определенным действиям. Кико простодушен, и это — возможная отправная точка. Тема с вариациями, которые никогда не кончаются. С тех пор, как ВПЗР вбила себе в голову, что она — последний из ныне живущих магико-реалистов, арктический шельф простодушия разрабатывается без устали. И оно не так безобидно, как кажется. Простодушие граничит с любопытством, а любопытство — с преступлением. Именно так выглядят основные звенья в цепи, но есть еще не — основные, типа воспоминаний о крыльях бабочки, оторванных из простодушного любопытства, из чего же еще!.. Эти воспоминания связаны с солнцем и летней негой (зимой бабочки не летают), а потому приятны. И число оторванных крыльев никакого значения не имеет. А вес их уравновешивается весом кота, за которым Простодушный трогательно ухаживает и желает ему только хорошего. Но на хорошее коту надеяться не приходится, с ним обязательно случится какая-нибудь несовместимая с жизнью неприятность. Неприятность с котом Простодушный переживает довольно легко, предыдущего кота сменяет следующий (той же амбициозной породы «канадский сфинкс»). И так длится и длится. Ровно до того момента, когда вес всех котов не достигнет веса человека, к которому Простодушный проявит свой фатальный интерес.

Я вешу примерно столько, сколько весят четырнадцать или пятнадцать канадских сфинксов средней упитанности. И даже если это не сфинксы…

Сколько кошек на острове?

Я машу Кико рукой, приветливо и чуть-чуть заискивающе. И он тотчас же повторяет мой жест: ничего нового в этом нет, то же самое он делал и раньше. Не как главный герой, а как бедолага, у которого не все в порядке с головой. Что не мешает Кико оставаться младшим братом бывшего актера Курро, ныне живущего на маяке, в самой романтической и безлюдной части и без того безлюдного острова. Я видела Курро только на фотографиях и на рисунке Кико, но насколько они достоверны?

Ровно настолько, насколько мне это положено знать. Как… кому?

Тут я снова упираюсь в мысль о собственной второстепенности. Отличие главного героя от второстепенного, исходя из теории ВПЗР, заключается в следующем: второстепенный обладает хоть какой-то зачаточной информацией, в то время как главный долгое время остается в полном неведении. Главный элементарно не может сложить два и два, причем — в самом прикладном смысле. И лишь к финалу он неожиданно прозревает. За эти финальные идиотические прозрения читатели и любили первые вэпэзээровские книги: они-то догадывались о сути происходящего за сто сорок страниц до главного героя! Потом пришла эра совсем других книг, не слишком понятных, а местами — и вовсе неприятных, и любви поубавилось. И финальные прозрения больше никого не устраивали, потому что из-за них все запутывалось окончательно.

За открытый и путаный финал больших бабок не срубить.

Но ВПЗР почему-то удается.

А второстепенных героев она просто убирает. Скармливает маньякам разновекторной направленности и владельцам канадских сфинксов по совместительству. И владельцам одного-единственного воспоминания о летнем дне, где полно оторванных крыльев бабочек.