Меч и щит - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Фёдоров, Григорий Березин cтр.№ 23

Я не спросил, почему она говорит только о здешних женихах. Все просто: в соседних государствах даже младшие сыновья королей не берут в жены дочерей какого-то михассенского князька. На это могли рассчитывать лишь дочери князя Самбии, поскольку самбийские князья происходили от Хальгира и жунтийские короли признавали их своими родственниками, а остальные монархи считали их князьями, тогда как прочих михассенских владетелей — в лучшем случае князьками. Такое положение дел признавали даже сами михассенские династы, гордо именовавшие себя князьями, но считавшие князя Самбии первым среди них. Первым среди равных. Однако слова принцессы о забвении моего долга перед родиной сильно задели меня, потому что были в какой-то мере справедливыми. Хоть я и твердил себе, что родина сама виновата, лишившись своего лучшего защитника, так как никто, за исключением Мии, не уговаривал меня остаться, все же на душе кошки скребли, и принцесса посыпала солью незатянувшуюся рану. И со злости я наговорил такого, чего в другое время не позволила бы моя врожденная вежливость.

— Да что ты понимаешь в долге перед родиной, сопливая девчонка? Антия — это тебе не жалкий Далгул, она сама как-нибудь отобьется от врагов. А надо будет, так призовет меня обратно, предложив корону и трон. А я, пусть и отказался от них, все ж не собираюсь менять звание принца Антии на титул… даже не князя, а князька какого-то вшивого захолустья. И уделом мужа далгульской куклы меня не прельстишь!

И с этими словами я вернулся к терпеливо ждущему Угольку, вскочил в седло и поехал к замеченной ранее песчаной косе, не обращая внимания на поток таких слов и выражений, которых порядочная принцесса и знать-то не должна.

Переправа не заняла много времени, и вскоре я уже ехал по романскому берегу Магуса. Долгое время я не мог успокоиться и сжимал кулаки, кляня и далгульскую дуру, и себя за излишнюю горячность. Но затем я увидел смешную сторону происшедшего. Я понял, что делала принцесса в одиночестве на берегу реки. По ее словам, в Михассене на девять принцев приходится самое малое десять принцесс, а выдать дочерей за менее знатных лиц Осселену не позволяла присущая всем князькам непомерная спесь, — обычно она тем больше, чем мельче княжество. Так что завидовать далгульским принцессам действительно не приходилось. С другой стороны, выдать дочь замуж за героя, спасшего ее от дракона, — это вполне в духе традиций и нисколько не роняет княжеского достоинства. Вот Дита и ловила на берегу подходящего спасителя. Но, увы, в этом краю все мелкое: и княжества, и драконы. Я посмеялся и поехал дальше в приподнятом настроении.

День клонился к закату, и я стал подыскивать, где бы заночевать. На ромейском, более пологом, чем михассенский, берегу росли не леса, а скорее рощи, но выбирать не приходилось, и в конце концов я разбил лагерь в одной из них.

Спал я беспокойно, мой сон тревожили неясные видения, которых я и вспомнить-то не смог на следующее утро. Осталось лишь предчувствие, что скоро должно произойти нечто важное. Я счел, что предназначенный мне меч уже недалеко, и поспешил оседлать Уголька.

Но в тот день ничего интересного не попалось мне на глаза, если не считать зарослей черешни, где я не упустил возможности скрасить свою диету. Заночевав в очередной роще, как и днем ранее, я вместо чтения развлекался выплевыванием косточек и бился об заклад сам с собой, которая улетит дальше. Я проиграл сам себе целое состояние, прежде чем утомился и уснул.

Видения беспокоили меня и в эту ночь, и были они уже отчетливей и настойчивей, но по пробуждении мне снова не удалось ничего вспомнить толком, хотя ощущение близости чего-то значительного усилилось. Поэтому, оседлав коня, я поехал шагом, чтобы случайно не проскочить мимо отчего наследия. Из-за этого ветерок меня не овевал, и в скором времени стала сильно допекать летняя жара. Я терпел ее сколько мог, а потом снял и лорку, и хитон, решив, что, если попадутся разбойники, я уж как-нибудь отобьюсь, а вот если не сниму клятый кожаный доспех, то не доживу даже до встречи с ними. На какое-то время это помогло, но в полдень я окончательно спекся. Спрыгнув с коня, я стащил сапоги, сбросил штаны и нырнул в живительные красноватые воды Магуса, нисколько не думая о злоумышленниках — в случае чего Уголек обязательно предупредит меня ржанием и никому не позволит завладеть притороченным к седлу оружием. С полчаса я наслаждался этим бодрящим купанием, то плескаясь на мелководье, то доплывая до михассенского берега и возвращаясь обратно. Затем я решил понырять с торчавшей из воды локтях в десяти от берега скалы и совершил превосходное сальто, которому научился еще в детстве, купаясь в озере Лерна, что неподалеку от Гераклеи. Усиленно работая руками и ногами, я погружался до тех пор, пока не коснулся рукой песчаного дна, и лишь затем рванулся обратно к поверхности. Воздуха в легких почти не осталось, и я едва не наглотался воды. А вынырнув, жадно хватал воздух ртом и тряс головой, избавляясь от звона в ушах. Вот потому-то я не сразу услышал пронзительное ржание Уголька. Я встревоженно глянул в сторону берега, готовый плыть на помощь верному коню и встречать любую угрозу.

Но угроза нависла не надо мной.

У меня на глазах Уголек выгнал из зарослей ивняка на открытый берег пронзительно вопящую девушку, то есть, я хотел сказать, женщину, хотя и довольно молодую, лет восемнадцати. Впрочем, к восемнадцати годам любая знатная и даже не очень знатная ромейка успевала по меньшей мере трижды побывать замужем и, как правило, столько же раз развестись.

Мой арсингуй вынудил соломенноволосую ромейку удирать к воде, отбросив в сторону небольшой, даже можно сказать, детский, лук. Видя такое дело, я припустил саженками к берегу спасать от своего же коня эту дурочку. А она, не добежав до воды, споткнулась и растянулась на траве. Уголек мигом очутился над пей и занес копыто над ее затылком.

— Стой! — заорал я что есть мочи.

Арсингуй послушался, но не изменил позы. Так и стоял с поднятой для удара ногой и злобно скалясь.

Очутившись на берегу, я бросился оттаскивать его от соломенноволосой ромейки. Вообще-то женщины, которым хватает глупости сердить арсингуев, недостойны жить, но природное человеколюбие не позволяет мне спокойно смотреть, как им проламывают череп копытом. Поэтому я заставил Уголька отойти и повернулся к незадачливой лучнице, чтобы помочь ей подняться. Но та успела встать сама и теперь приводила в порядок белую шелковую тунику с пурпурной каймой и глубочайшим вырезом спереди, одновременно окидывая меня взглядом с головы до пят. В ее глазах мелькнуло одобрение, а затем она пожала плечами, отчего едва прикрытые тканью груди заволновались, норовя выскочить на волю. Я поспешно опустил взгляд ниже, на стянутую кожаным поясом талию, но это мало чем помогло, поскольку тунику ромейка носила необычайно короткую, обнажавшую бедра уж не знаю до какой высоты, но выше некуда. Потому я счел за благо поскорее завязать разговор, чтобы не оскорбить даму видом поднятого па нее мужского оружия. Конечно, от ромейки трудно ожидать смущения в подобных ситуациях, но ведь и ромейки разные бывают, не все же они подобны той дочери сенатора, которая лет так двести назад ловко ушла от обвинения в супружеской измене, причислив себя при допросе в суде к гордому сословию проституток. И тогдашний скудоумный реке не нашел ничего лучше, чем специальным се-наторско-императорским декретом запретить впредь дочерям сенаторов называться проститутками. Много это им дало…