Меч и щит - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Фёдоров, Григорий Березин cтр.№ 20

Тут уж не сдержала смеха и мать. Архелай присоединился к ней, а я из вежливости поддержал их. Про наказание король с королевой и думать забыли, и про налог на книготорговцев, кажется, тоже. Впоследствии, не один год спустя, я отыскал-таки в библиотеке замка сочинение, о котором спорили родители, и понял смысл созданного Архелаем нового слова. Но осилил я эту писанину лишь до середины. Дело в том, что родина сочинений подобного жанра — Романия, и когда за него берутся какие-нибудь иноземные писатели, вроде того же Андроника Эпипола, то по традиции обильно насыщают свое произведение всякими ромейскими словами. Ромейский язык я, как уже говорилось, знаю, но при чтении подобных книг это не помогает, а наоборот — мешает. Вот, к примеру, как выглядит описание самого распространенного в таких произведениях действия:

«Он засунул свой хвост к ней в ножны».

Во всяком случае для меня, знающего, что такое penis и vagina, это выглядит именно так. И читая подобный text, я невольно задаюсь вопросом, о каких же диковинных зверях здесь идет речь. А прочтя еще про какой-то желудь хвоста, я вообще развожу руками в недоумении.

И вот теперь, сидя у костра, я перечитывал знакомые эпизоды жизнеописания Дануты, но уже другими глазами, глазами человека, который рано или поздно будет править многими народами, в том числе и тем, над которым владычествовала она. И хотя в оценке этого произведения я и теперь не расходился с Архелаем, данную родителями, да и Скарти тоже, характеристику личности Дануты я счел чрезмерно резкой и однобокой. Пусть для описания ее основной деятельности подходило только одно слово — разврат, занималась она им с таким самозабвением и размахом, что превращала его в своего рода искусство. Эротическое искусство, или, если угодно, Искусство Эротики. И я так увлекся исследованием этого Искусства, что оторвал меня от него только запах подгоревшего мяса. Поспешно отложив книгу, я снял с огня зайца и убедился, что снизу он успел обуглиться. Срезав кинжалом несъедобное, я съел остальное до последнего кусочка, бросил кости в огонь и улегся спать.

* * *

На следующее утро я проснулся рано и, позавтракав оставшимся хлебом и сыром, оседлал Уголька, уложил снаряжение и продолжил путь. По мере удаления от Тайгета лес на берегу Красной реки все редел, пока не сменился широкими заливными лугами, и, воспользовавшись этим, я опять перевел Уголька на размашку — мне не терпелось лишить родину своею ценного присутствия. За день я проехал добрую сотню миль, которые по лесу одолел бы разве что за три дня, даже на арсингуе вроде Уголька. Разумеется, Декелею и Амиклу — те самые старинные крепости у бродов — я объехал стороной, не желая случайно встретить кого-нибудь из знакомых левкийцев.

Заночевав в последний раз на родной земле, я уже следующим утром пересек границу с Михассеном. Там не было никакой крепости, сторожевого поста или еще чего-нибудь в этом духе, но тем не менее я сразу как-то почувствовал: вот тут, позади, родина, а впереди — чужая земля. Я не остановился, чтобы попрощаться с родимой землей, прихватить с собой горсть ее, произнести какую-нибудь историческую фрасу (записывать ее все равно некому) и прочее в том же духе. Я даже не замедлил бег Уголька, и лишь когда проехал мили две-три, мне стало как-то неуютно. Сперва я не понимал, в чем тут дело, но прислушался к внутренним ощущениям и наконец разобрался в причинах и следствиях: я впервые находился за границей без сопровождающей меня армии, и отсутствие привычки к такого рода путешествиям доставляло мне серьезные душевные неудобства. Чтобы успокоиться, я прибег к самому простому средству. В конце концов, сказал я себе, раз мой отец — бог или по крайней мере демон, то и я — целая армия, и мой проезд по Михассену и прочим странам, которые еще встретятся на моем пути, это анабасис, то есть завоевательный поход с полным отрывом от баз снабжения, когда армия должна кормиться за счет той страны, через которую проходит. Подбодренный таким соображением, я выпрямился в седле и резво поехал дальше, надев тетиву на охотничий лук, чтобы при случае заняться вышеупомянутым самоснабжением. Случай не замедлил представиться: когда я пересекал впадающий в Красную реку ручей, заметил пришедшего на водопой оленя. При виде меня он тут же сорвался с места, одним прыжком перескочил через ручей и… рухнул, убитый моей стрелой. Подъехав к павшему рогоносцу, я спешился и занялся разведением костра, свежеванием туши и копчением мяса, нимало не интересуясь, что говорят по сему поводу охотничьи законы княжества Михассен.

Приготовив достаточно мяса на этот день, остальное я решил бросить на корм стервятникам — им ведь тоже надо чем-то питаться. К тому же разве просто так северяне прозвали меня Кормильцем Воронов? Впрочем, оленью шкуру я не бросил, хотя выделывать ее не было времени. Возможно, из нее выйдет какая-никакая обувка, не вечно же будут служить мои сапоги, даром что они вюрстенской работы.

Ни до конца этого дня, ни ночью меня никто не потревожил, и на следующее утро я пустил Уголька неспешной рысью по берегу, высматривая по пути дичь. Но ее не попадалось, и мне пришлось довольствоваться лесными орехами и кислыми дикими яблоками. На закате я добрался до места, где Красная река, называемая здесь рекой Магус, делала излучину, огибая одинокую гору, последний отрог Белых гор на границе Левкии с Михассеном. Поскольку никакое предчувствие не заставило меня продолжать двигаться по берегу, я предпочел срезать путь и объехать гору с запада. Когда я снова завидел реку, мне бросился в глаза вход в пещеру невысоко на горном склоне, и я решил заночевать в таком удобном для обороны месте. Однако Уголек вдруг повел себя странно, он фыркал, храпел, мотал головой и вообще давал понять, что моя идея ему не нравится.

— Да не бойся ты, — сказал я верному скакуну, — тебя же никто не заставляет входить туда. Пасись снаружи сколько угодно, вон, гляди, какая трава тут вымахала.

Он снова фыркнул, но послушно подвез меня к пещере. Я спешился, расседлал и разнуздал его, занес седло и сумки внутрь и стал располагаться на ночлег. И уже достал из сумки «Дануту» — почитать, пока не растаял дневной свет, как вдруг Уголек тревожно заржал и повернулся в сторону леса. Взяв на всякий случай Скаллаклюв, я подошел к выходу из пещеры и посмотрел туда, куда глядел конь. Сперва я не увидел там ничего, кроме высоких деревьев, но вдруг березы на опушке словно расступились и из леса вышел здоровенный черный медведь. Даже на таком расстоянии было видно, что это настоящий великан. Хотя он передвигался на четвереньках, я мигом прикинул, что если он встанет, то ростом, пожалуй, будет вдвое выше меня. Не иначе, как мне попался сам хуматан — легендарный горный медведь, существующий только в Геракловых гимнах, поскольку мне ни разу не довелось встретить человека, который бы видел его своими глазами. А сейчас я подумал, что видевшие такого исполина, скорей всего, просто не дожили до той поры, когда бы у них появилась возможность что-то рассказать.

И еще я пожалел, что здесь нет Геракла, задушившего такого зверя голыми руками.

Между тем хуматан заметил меня. Его грозный рев едва не разорвал мои барабанные перепонки, и я проклял себя за глупость. Ведь предупреждал меня Уголек, что входить в эту пещеру не стоит, так ведь нет, не прислушался я к его семанам и устроился ночевать в жилище негостеприимного хозяина.