Меч и щит - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Фёдоров, Григорий Березин cтр.№ 21

Хуматан бросился на меня, и я инстинктивно отпрянул прочь от входа, понимая, что сражаться с таким противником в тесноте — верная гибель.

Промахнувшийся хуматан с поразительным для такого громадного зверя проворством повернулся и погнался за мной. Я во всю прыть припустил к Угольку и, уже чувствуя шеей горячее дыхание медведя, совершил самый выдающийся прыжок в своей жизни, который в других обстоятельствах наверняка сделал бы меня немейоником. Я вскочил на спину Угольку, судорожно вцепившись левой рукой в гриву. Не дожидаясь моих указаний, Уголек рванул с места в карьер, успев, впрочем, лягнуть медведя по морде. Этим он привел хуматана в неистовую ярость, и тот погнался за нами, видимо, решив переломать кости и мне, и Угольку. Несмотря на его неожиданную резвость, за арсингуем он, конечно же, не угнался бы, и я мог бы уйти, но это значило оставить седло и прочее добро в подарок лохматому разбойнику, а такой оборот меня никак не устраивал.

— По кругу! — заорал я на ухо Угольку.

Тот отлично меня понял и принялся описывать между пещерой и лесом один круг за другим. Сначала хуматан по тупости не соображал, что мы его водим, но постепенно до него дошло, что окружающая местность почему-то не меняется. Он взревел и попытался перехватить нас, рванув по хорде нашего круга, но Уголек закрутил вместо ноля восьмерку, и хуматану пришлось снова гоняться за его хвостом.

Этот маневр он повторил несколько раз, и с тем же успехом. В конечном итоге такая гонка утомила исполинского черного медведя. Вот тогда-то я и счел, что пришло время поменяться местами, и коротко скомандовал Угольку:

— В отрыв!

Умный конь мигом сменил тактику — понесся во всю прыть по прямой. И когда мы достаточно удалились, я развернул арсингуя кругом и поскакал прямо на хуматана, крича во все горло и размахивая топором. Мои крики и взмахи медведя не испугали, но он предпочел больше не утомляться, раз недруг сам сдуру несется к нему в зубы. Он встал на задние лапы, сравнявшись ростом со мной, седоком, и поднял передние для удара громадными как кинжалы, когтями.

Мы стремительно приближались к нему, и лишь в самый последний миг я скомандовал:

— Мимо! — И Уголек, оставляя за собой кривую линию из примятой травы, какую не смог бы сделать никакой конь, кроме арсингуя, пронес меня так близко от хуматана, что я разглядел даже радужную оболочку черных глаз, а его опустившаяся с размаху лапа зацепила одним когтем мой хитон и с треском порвала его, чиркнув и меня поперек спины. Но, несмотря на жгучую боль, я очутился там, где хотел, позади зверя, и обрушил ему Скаллаклюв точно на шею под основание черепа, с хрустом перерубив крепкие позвонки.

Топор вырвало из моей руки, и я промчался еще пару стадий, прежде чем оглянулся на грозного противника. Тот издал страшный рев и развернулся, словно не веря в свою смерть и собираясь гнаться за нами. Но силы его убывали, и он рухнул на траву — терзать когтями ни в чем не повинную землю и поливать ее своей кровью. Через несколько минут он затих, и я осторожно приблизился, все еще не слезая с Уголька и готовый дать деру, если зверь хотя бы моргнет. Мне тоже не верилось, что этот могучий медведь мог вот так просто умереть, и казалось, это какая-то хитрость, на которые, если верить сказкам, хуматаны были горазды. Но он не шевелился, и я наконец спешился за Скаллаклювом. Топор глубоко вошел в мясо и кость, и пришлось изрядно попотеть, прежде чем я высвободил оружие. После чего огляделся и с удивлением обнаружил, что еще даже не успело стемнеть. Что ж, тем лучше, меня ждет работа. Кажется, сегодня я все-таки поем мяса.

Насобирав в лесу хвороста, я развел костер и принялся разделывать добычу. Обрубленные лапы я насадил на срезанную для этой цели толстую ветку березы и оставил поджариваться над костром, а сам вернулся к туше. Работа вышла долгой. Я измерил медведя: в длину девять локтей без одного пальца. Так что поужинал я уже в полной темноте и улегся спать, решив закончить разделку утром.

Свою рану я не успел рассмотреть, но не беспокоился о ней, так как привык считать, что если рана не валит с ног, то она не опасна. Но, сняв разорванный хитон, я лишь головой покачал и содрогнулся. Хорошо, что я перед поединком снял лорку, та не порвалась бы так легко, и хуматан сдернул бы меня с коня. И тогда…

Но если бы не Уголек, мне бы не пришлось трудиться поутру — проснувшись и выйдя из пещеры, я обнаружил целую стаю шакалов вокруг похожей на черный валун туши хуматана. Мой конь описывал вокруг нее круги, отгоняя копытами самых отважных хищников. Я оценил его заботу — он не счел шакалов достаточно серьезной угрозой, чтобы будить меня. Когда я подошел, лениво помахивая Скаллаклювом, они отбежали, но недалеко и, пока я работал, сидели, глядели на нас и нахально скалились. Я не сердился на них и даже бросил им медвежьи внутренности, кроме печени и сердца, которые испек для себя. Рассудив, что после стольких дней пути и вчерашней скачки нам с Угольком необходим отдых, я устроил дневку и посвятил весь тот день разделке туши, чистке и сушке шкуры и копчению медвежатины. Когти хуматана я тоже забрал, решив позже сделать из них ожерелье. За этими трудами день пролетел незаметно, и я даже не успел почитать «Дануту» при солнечном свете. Впрочем, при свете костра я тоже читал недолго и, заметив, что меня неудержимо клонит в сон, предпочел уйти в пещеру, чтобы не рухнуть, забывшись, в костер.

На следующее утро я вышел из пещеры и увидел, что шакалы потрудились на славу — от хуматана не осталось даже костей, на земле валялся лишь череп, оказавшийся им не по зубам. Хорошо, что я не ударил медведя между ушей, такому черепу вряд ли страшен даже мой Раскалыватель Черепов. Я сходил к лесу, срубил подходящую березу, отсек ветки, заострил ствол и ударами плашмя вбил кол в землю у входа в пещеру. А потом торжественно водрузил на него череп хуматана. Я и сам толком не понимал, зачем это делаю. Впрочем, должна же в походе армия, каковой я считал себя, как-то отмечать свои победы, тем более что гарнизонов на завоеванной территории я оставлять не мог ввиду нехватки личного состава.

Я позавтракал медвежатиной, оседлал Уголька и неспешно поехал дальше. Спустившись к реке, я снова двинулся берегом и через некоторое время заметил, что меня «сносит» чуть ли не к самой воде. Желая проверить свое наблюдение, я отдалился от берега локтей на сто, закрыл глаза и поехал, опустив поводья. Через полчаса открыв глаза, я обнаружил, что оказался опять у кромки берега. Видимо, это надо понимать как знак, что мне пора переправляться на левый берег. Так за чем же дело стало? Один берег ничем не лучше другого. Однако, взглянув на Магус, чья ширина достигла тут двух тысяч локтей, я заколебался. Конечно, переплыть такую реку арсингую ничего не стоит, но утомлять Уголька мне не хотелось. Я порылся в памяти: ни бродов, ни мостов тут, кажется, нет. Хотя… я вспомнил, как кляли все путешествующие по Магусу купцы его перекаты, островки и отмели, ежегодно менявшие свое местоположение из-за весенних наносов и смывов. Лучше переправляться в таком месте. Даже если река там еще шире, чем здесь, надо будет переплыть лишь несколько узких проток между отмелями и островами. Приняв такое решение, я велел Угольку прибавить шагу.