Свет угас так же быстро, как вспыхнул. И остался мальчик, опирающийся на окровавленную саблю, один на улице, с искаженным болью и залитым чужой кровью лицом, в пропитанной кровью одежде. Он уронил оружие, пал на колени в грязь и разрыдался.
Толпы горожан собрались на причалах, повсюду напирая на корабельные сходни. Любой судовладелец, приставший в Аскари, выбрасывал на набережную груз и набирал пассажиров, требуя целое состояние за каждый квадратный фут в своем трюме. Предприимчивые портовые грузчики набирали народ на катера и баркасы и перевозили его вдоль берега в более спокойные места на Гаскаре.
Рол вошел в Башню и выгнал оттуда мародеров. Больше не нужно было проливать кровь. Стоило комуто встретиться с ним взглядом, и тот пускался наутек, бросая добычу. Рол прошел по разоренным коридорам, наступая на бесценные рукописи и жалкие обрывки древних картин и занавесей, отбрасывая с дороги ногой пустые бутылки, хрустя разбитым стеклом. Мало что осталось от вещей, которые они с Рауэн собрали в дорогу. Мешок с деньгами тоже пропал.
Тем не менее он собрал, что удалось. Непромокаемый плащ, огниво, смена одежды, буханка хлеба, деревянная фляга, которую он наполнил кавайллийским; глоток он отпил в память о Джиббле. Затем он поднялся на самый верх. Туда мародеры не добрались. Там ему удалось набрать в личных покоях Господина кошель медных минимов и немного серебра.
Он зашел в спальню Рауэн, порог которой ни разу прежде не переступал. Голо, как в келье отшельника. Узкая кровать, стол, стул, стойка для оружия. Шкаф для одежды, Рол открыл его. Внутри висели все дивные наряды, которые Пселлос ей настойчиво покупал. Рол зарылся в них лицом, вдыхая запах любимой, не желая отстраниться от боли, как собака, которая сразу начинает зализывать свежие раны. Сердце его сгорело до пепла. Ничего не осталось даже, дабы ненавидеть.
Рол смог попасть на «Морского Коня», ненадежную переполненную каравеллу, державшую путь в Борхол на югозападе. Его только потому и взяли, что им не хватало рабочих рук, а он сумел убедить капитана, что знаком с работой на корабле. Когда они отчалили, толпа на набережной испустила дружный вой. Рол сам подобрал концы. Он слегка пошатывался, когда ветер подхватил судно и оторвал от пристани. Южный. Свежий, верный, гнавший корабль весь день. Повезло. Ибо все вспомогательные суденышки в гавани были заняты перевозками людей и не могли тянуть когонибудь на буксире за мол.
– Почему они так отчаянно рвутся на корабль? – спросил Рол капитана, высокого и худощавого седого врайхедца по имени Кайл Гавриол. – Ведь можно просто отойти подальше от города. На всем остальном Гаскаре достаточно спокойно, не так ли?
Гавриол сплюнул за борт.
– Кое для кого спокойно. Не для всех. На запад прибыло войско, наемники с Анделиса, призванные Советом. Ходит молва, что им велено очистить Аскари ото всех, кого Совет не любит или боится, а таких здесь длинный список. Бежать в горы бесполезно. Если чье имя в списке, ради него прочешут весь остров. И вот половина бедолаг в городе свихнулась, а другая половина пытается попасть в море в любой посудине. Скверные дела. А где ты был, мой мальчик, если не слышал об этом, под камнем сидел?
Рол повернулся и взглянул в сторону берега, туда, где маячили холмы Аскари и стояла в полулиге от причалов Башня Пселлоса, монолит против чистого неба.
– Да. Именно там.
«Морской Конь» вышел из Аскарской гавани мимо беленого каменного мола, южный ветер задул крепче и вынудил каравеллу пуститься в пляс у них под ногами. Ко времени, когда Рол, занятый работой на реях, смог перевести дух, Аскари стал белым пятнышком, тронутым сверху более темным, а Гаскар виднелся, как и положено острову, занимая лишь малую часть горизонта.
Они шли пятнадцать дней до Борхола и Порта Борра, ибо южный ветер в конце концов сник, а прочие, пусть и крепкие, непрерывно менялись добрые две недели, а каравелла Гавриола была не самым управляемым судном, ее то и дело сносило, и продвижение выходило незначительным. Один раз их чуть не бросило на скалы на западе Деннифрея, но той черной, полной пены и брызг ночью они, лавируя, удержались на безопасном расстоянии и вырвались обратно в море. Пассажиров в трюме мутило, они выли и умоляли капитана позволить кораблю утонуть. Гавриол смеялся, похваливал Рола за его морскую сноровку и нес вахту за вахтой у руля с воспаленными красными глазами, меж тем как корабль не жалел сил, чтобы послать их всех на дно.
И вот наконец Порт Борр. Вечером, когда развеялись последние остатки непогоды, и закат вспыхнул в спокойном бешенстве пламенеющих облаков, занявших полнеба. Убогое местечко после Аскари, рыбачий порт, оглашаемый воплями чаек и густо усеянный их белым пометом. Каменные набережные с ящиками для рыбы, высоко нагроможденными, ощутимо воняющими, тридцать или сорок рыбачьих яликов и баркасов, надежно и крепко пришвартованных, меж тем как сами рыбаки договаривались с местными торговцами рыбой и покуривали белынь в отделанных серебром трубках. Гавриола здесь знали. Он расхвалил навыки Рола владельцу небольшой бригантины, «Ястреб Запада». И вот, прежде чем его ноги опять привыкли к неподвижности суши, Рол опять был в море. Они держали путь на Корсо с грузом овечьих шкур и нескольких бочек борхолского пива. Оттуда Рол попал на гафельный кеч, направляющийся на Арбьонн, и ему доверили старшинство на вахте. А затем древний каррак с гнилыми реями и головокружительный переход к Оске по белому, разъяренному Западному Спокойному Морю, и Рол командовал кораблем после того, как их капитан вконец упился на шестой день пути, а первого помощника смыло за борт. На Оске, земле Белых Коней, Рол задержался немного и прогулялся в глубь суши через овечьи пастбища туда, где Древние вырезали из дерна холмов огромные картины, и лежавший под дерном белый мел позволял любоваться ими с изрядного расстояния. И впрямь кони. Но также крылатые ящеры, морские змеи, моржи и медведи, обитатели изначальных людских грез. Рол спал, ничем не накрываясь, на мягкой траве меловых увалов, не тревожимый осенними дождями, омывающими мир. Серым утром он поднимался, шагал, обсыхая на ходу, и встречал гостеприимство в лачугах пастухов. Как и все, кто живет просто и по старинке, они верили, что надо ничего не жалеть для гостя. Он все же оставлял им немного медяков и покидал их, кивая без единого слова.
Он шел на запад, потому что его влекли пронзительно яркие закаты уходящего года. И вот он попал в место, где усеянные камнями заливчики глубоко вгрызались в грубую неподатливую сушу. Перед ним лежало Бьонское море, последнее из нанесенных на карты морей мира. За горизонтом была великая горная страна Гидиор, славная рудниками, плавильнями и работниками по металлу. А дальше раскинулся Тетис, безбрежный океан, опоясывающий мир людей, неведомый, неописанный, непроходимый. Рол долго сидел на берегу, а море билось о скалы в исступленной ярости, и чайки пронзительно верещали, кружа над головой. Он, зевая, потер лицо рукой и нащупал щетину на подбородке, и тогда почесал ее в изумлении. Наконец он поднялся в ночной тьме, подставил спину ветру и начал обратный путь к рыбачьим деревням восточного берега, где можно будет в обмен на работу получить право вновь посещать людные места этого мира.