– Ах, как это мило с вашей стороны, – забормотал
он. – Как это кстати. Мне что-то, знаете ли, тошно как-то стало…
– Ну вот и поедемте чай пить… – прямо вся светясь,
сказала Татьяна.
– На меня, знаете ли, всегда растерзанные столы тоску
наводят, – проговорил Лучников.
– Знаю, знаю, – сказала ему Татьяна беззвуч1шм
шевелением губ.
– Пожалуйста, пожалуйста. На чай, пожалуйста, –
наконец высказался десятиборец.
«Ты что, рехнулась?» – взглядом спросил он жену.
«Катись!» – ответила она ему тем же путем.
У Лучникова в арендованном «жигуленке» всегда лежало на
всякий случай несколько «фирменных» бутылок и блоков сигарет. Все это он сейчас
свалил на столик в прихожей татьяниной квартиры. Свалил и, услышав из глубины
квартиры детские голоса, ужаснулся: о детях-то он забыл – ни жвачки, ни
кока-колы, ни автомобильчиков «горджи» с собой нет. Он почему-то никогда не
думал о Татьяниных детях, и она сама никогда не говорила с ним ни о
двенадцатилетней Милке, ни о десятилетнем Саше.
Дети пришли познакомиться с иностранцем. Милка – нимфеточка,
другой и не могла быть дочь Татьяны. А вот Саша: Арсюша, Андрюша, Антоша и Саша
– вдруг выстроилась в голове Лучникова такая схема. Он испугался. Лобастый
стройненький мальчик, кажется, грустный. Как раз десять лет назад мы с Танькой
и встретились. Тогда я уволок ее с какой-то пьянки и без всяких церемоний… Да
неужели? Глаза серые, и у меня серые, но и у десятиборца серые. Челюсть
крепкая, и у меня крепкая, а у десятиборца-то просто утюг… В полной
растерянности Лучников подарил Саше свой «монблан» с золотым пером. В проеме
кухонной двери появилась Татьяна.
– Ну как, уже познакомились? – Звонкая бодрая
спортсменочка.
Лучников глазами спросил ее о Саше. Она комически развела
руками и одновременно пожала плечами и так застыла с обезьяньей греховной
мордочкой. Это было очень смешно, и все засмеялись – и Лучников, и дети, а
Танька еще попрыгала, подтанцевала на месте: елочка-дешевочка.
Десятиборец отошел к так называемому «бару» и вернулся с
двумя бутылками французского коньяка, – дескать, мы тоже не лыком шиты.
Тут такая уж пошла фальшивка! Десятиборец сел за
полированным столом напротив Лучникова и налил хрустальные рюмки – всем
располагаем, и коньяк и хрусталь, – вроде он именно к нему пришел, этот
любопытный иностранец; мужчина же, значит, к мужчине.
– Ну, со свиданьицем, – сказал он. – Татьяна,
выпьешь?
– Сейчас! – донеслось из кухни.
– Л вы где работаете? – спросил Лучников.
– Как где? – удивился десятиборец.
– Ну, вы работаете вообще-то где-нибудь или… или
«фриланс»?
– Как вы сказали? – напрягся десятиборец.
– Внештатно! – перевела из кухни Татьяна.
– Ну, я вообще-то заместитель начальника Главка, –
сказал десятиборец. – Главное управление спортивных единоборств.
Лучников засмеялся – шутка ему понравилась. Видимо, парень
все же не так уж и туп.
– А что вы смеетесь, Андрей? – спросила, входя с
подносом, Татьяна.
– Понравилась шутка вашего мужа. Главное управление
спортивных единоборств – это звучит!
– Что же тут смешного? – удивился Суп.
– Такой Главк и в самом деле есть в нашем
комитете, – сказала Таня. – Все нормально. Главк как Главк. Главное
управление спортивных единоборств…
Лучников чувствовал себя пристыженным всякий раз, когда
советская явь поворачивалась к нему еще каким-нибудь своим непознанным боком.
Все же как ни сливайся с ней, до конца не постигнешь.
– Юмор все-таки существует: он в том… – сказал он,
стараясь на Татьяну не глядеть, – что вы работаете в Главке единоборств, а
сами-то десятиборец.
– Так что? – спросил муж.
Татьяна расхохоталась. Она уже успела «махнуть» большую
рюмку коньяку.
– А мне как-то и в голову раньше не приходило, –
сказала она. – В самом деле смешно. Десятиборец в единоборстве.
Хохот был несколько тревожащего свойства.
– Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не
забывают, – сказал муж. – Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в
первой десятке держался…
Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант.
Лучникова немного раздражала заурядность квартирного стиля – все-таки дом
Татьяны представлялся ему в воображении (если когда-нибудь представлялся)
каким-то иным.
Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.
– Вот поэтому я так отлично сейчас трудоустроен, –
пояснил муж. – Вы понимаете?"
Лучников посмотрел на Татьяну – как, дескать, себя
вести? – но она как будто и не думала ему подсказывать, хохотала,
наслаждалась ситуацией.
– Понимаете, о чем я говорю? – десятиборец
настойчиво пялил на Лучникова глаза над своей четвертой рюмкой.
– Понимаю.
– Ни черта вы не понимаете. У вас там спортсменов сразу
забывают, наглухо, а у нас постоянная забота. Это понятно?
– Понятно.
– Что-то не замечаю, что вам понятно. По лицу такого не
определяется.
– Ой, умру. – Татьяна заваливалась за спинку
стула. – Андрюша, сделай умное лицо.
– Напрасно смеешься, – десятиборец взял жену за
плечико. – У них одно, у нас другое. Вон товарищ тебе подтвердит без
всякой пропаганды.
– У нас, конечно, не то, не так масштабно, –
подтверждал Лучников, искоса поглядывая на Сашу, который сидел на тахте, поджав
ногу. – У нас там Комитета по спорту вовсе нет. Все пущено на самотек.
Многие виды изрядно хромают.
– Вот! – вскричал десятиборец, глядя в лицо своей
жене, которая в этот момент, надув укоризненно губки, кивала чужеземцу – как,
мол, вам не ай-я-яй.
– Что и требовалось доказать! – четвертая рюмка
ухнулась в бездонные глубины. – А теперь ты еще скажи, что советские
спортсмены – профессионалы!
– Никогда этого не скажу, – Лучников решительно
открестился от такого приглашения.
– А ты скажи, скажи, – напирал Суп. –
Думаешь, не знаем, что ответить?
– Он недавно на семинаре был по контрпропаганде, –
любезно пояснила Татьяна.