– Вот, удалось вырвать десяток минуточек. – Любовь
к уменьшительным жила, оказывается, и на московском олимпе. -…Очень много
сейчас работы в связи с надвигающимися… – чем? чем? что надвигается? легкий
ступор в толпе -…надвигающимся юбилеем… – отлегло – каким юбилеем? – неважно,
дело обычное – юбилейное -…однако решил засвидетельствовать… газету вашу читаю…
не все в ней, уж извините, равноценно… однако в последнее время… да-да, читаю
не – без интереса… – пауза, улыбка, понимай, как знаешь, -…мы всегда
приветствовали развитие прогрессивной мысли в… – да неужели же произнесет слово
«Крым», неужели что-то сдвинулось? -…в Восточном Средиземноморье… – нет, ничего
не сдвинулось; нет? ничего не сдвинулось? может быть, все-таки чуточку хоть
что-то?
Подано шампанское – прозрачнейший, драгоценный «Новый Свет»,
цвета предзакатного неба. Товарищ Протопопов сделал глоток и щелкнул языком –
оценил! По слухам, ОНИ ТАМ если уж и пьют что-то, то лишь это. От предложенного
калача с икрой отказался с мягким юмористическим ужасом, – слежу, дескать,
за фигурой. Нет-нет, что-то все-таки сдвинулось: такая человечность!
– Мечтаем о том дне, Тимофей Лукич, когда наша газета
будет продаваться в Москве рядом с «Известиями» и «Вечеркой», – громко
сказал Лучников.
Замерли все. Даже «букетики» застыли в красивых позах. Лишь
«волкодавы» из охраны продолжали свое дело – бесшумную зрительную инспекцию.
Товарищ Протопопов сделал еще глоток. Чудесная возможность – комплимент «Новому
Свету», и дерзость Лучникова отлетает в анналы политических бестактностей. Все
ждут. Пощелкивают исторические мгновения.
– Это зависит от… – товарищ Протопопов
улыбается, – от взаимности, господин Лучников… – поднимается накат
сдержанно-возбужденного шепота. – Я ведь сказал, что не все в вашей газете
равноценно, не так ли?… – так, так, вот именно так и было сказано, за руку
товарища Протопопова не поймаешь. -…Так вот, в дальнейшем все, конечно, будет
зависеть от взаимопонимания… – «букетики» просияли, чувствуя всеобщую
нарастающую экзальтацию, – планета у нас одна… море у нас одно, товарищи…
много у нас общего, друзья… – все тут разом улыбнулись общей, открытой улыбкой,
-…но много и разного, господа… – улыбка погасла – не вечно же ей сиять, -…итак,
я поднимаю бокал за взаимопонимание!
Крепчайшее рукопожатие временно независимым силам планеты,
строгий одобряющий взгляд Врангелю, и, не торопясь, понимая и заботы охраны,
подготавливающей путь, и сохраняя, естественно, классовую солидность, товарищ
Протопопов отбыл.
После отбытия за бодрящим завтраком воцарилась мертвая зыбь.
Официальные гости быстро перешептывались между собой. Полуофициальные и
не-официальные писатели (а среди приглашенных. были и такие, едва ли не
подзаборные представители русской творческой мысли) хихикали между собой. Кто
из них предполагал, что вблизи увидит один из портретиков? такое возможно
только в «Курьере», ребята, нет-нет, в самом деле мы живем во времена чудес.
Дипломаты, загадочно улыбаясь, заговорили тут же о балете, о спорте, о русском
шампанском, постепенно начали подтягиваться к выходу – такая работа. Журналисты
собрались вокруг Лучникова, делая вид, что заняты светской болтовней, а на
самом деле поглядывали на него, ждали statement.
– Господа! – сказал Лучников. – Формула
взаимности, предложенная Тимофеем Лукичом Протопоповым, редакцию газеты
«Курьер» вполне устраивает.
ЮПИ, АП, Рейтер, РТА, Франс Пресс, АНСА и прочие, включая
трех японцев, чиркнули в блокнотах новомодными «монбланами» в стиле «ретро».
Завтрак заканчивался.
– Что же ты, Андрей, так унижаешься, смотреть на тебя
противно, – сказал на прощание Гангут, – причислил-таки себя к
прогрессивному человечеству.
– Скоро ли на Остров возвращаетесь, Андрей
Арсениевич? – спросил на прощание международный обозреватель из «Правды» и
хмыкнул, не дожидаясь ответа, дескать, «пора, пора».
– Как в целом? – спросил на прощание Лучников
Кузенкова.
Тот только улыбнулся на прощание; улыбка была ободряющей.
– Почему вы никогда не позвоните, Андрюша? –
спросил на прощание один из «букетиков». – Позвонили бы, посидели бы,
поболтали бы, вспомнили бы былое.
Зал очень быстро пустел, а за окном начинался моросящий
дождь. Удручающий день тлел в конце Кутузовского проспекта. Неловкость, вздор,
полная никчемность и бессмысленность «общего дела», общей идеи, общей судьбы,
всякой деятельности, всякой активности, глухая тоска и постыдность терзали Л.
Лучникова, в молчании стоящего у окна. Пустые бутылки и ошметки еды,
обгрызенный калач со следом губной помады, будто менструальный мазок, –
вот результаты бессмысленного «завтрака с шампанским». Бежать в Новую Зеландию.
Тут голос Татьяны достиг его слуха:
– Пока, Андрей!
Он вздрогнул, отвернулся от окна. Впервые мысль о ферме в
Новой Зеландии не соединилась у него с Таней, и это его испугало.
Зал был почти уже пуст. Лишь в дальнем углу в кресле
вызывающе хохотал напившийся все же один «букетик» (кажется, Лора, бывшая
танцорка мюзик-холла) да возле нее трое каких-то молодчиков деловито обсуждали
вопрос – кто возьмет на себя джентльменские обязанности по доставке «букетика»
в более подходящую диспозицию.
Таня стояла в дверях. Десятиборец держал ее под руку. Она
смотрела на него растерянно, и поза какая-то была неловкая и скованная. Могла
бы, конечно, уйти, не прощаясь, но вот – напоминаю о себе. Ничего больше –
только лишь напоминание. Конечно, она почувствовала, что он начисто забыл про
нее. Чутье у Татьяны Луниной было сверхъестественное.
Десятиборец вежливо, полудипломатически-полутоварищески
улыбался. Лучников подумал, что из этого красавца-атлета настойчиво уже
выпирает кто-то другой – очень немолодой и не очень здоровый человек. Может
быть, иллюзия эта возникла из-за излишней его быковатости, быковатости явно
преувеличенной нынешней от-вет-ствен-ностью как представителя советских
спортивных организаций.
«Неужели не знает он о наших отношениях?» – подумалось тут
Лучникову.
– Хотите, Андрей, поедем к нам чай пить, – сказала
Татьяна.
Десятиборец с застывшей улыбкой повернул к ней
монументальное лицо, явно не сразу до него дошел смысл приглашения. Редактора
буржуазной газеты – к чаю?
– Чай? К вам? – растерялся слегка и Лучников.
– Почему бы нет? У нас отличный есть английский чай.
Посидим по-домашнему… – Неожиданный для нее самой дерзостный ход на глазах
переменил Татьяну. Лучников увидел ту, которая поразила его десять лет назад –
лихую московскую девку, которая может и как шлюха дать где-нибудь в ванной, а может
и влюбить в себя на всю жизнь.