– Эх, фермы тут, эх, стада! – вдруг с непонятным
смыслом вздохнул шофер Лопатов.
Марлен Михайлович быстро глянул на мясистую ряшку. Что имеет
в виду? Провоцирует или тайком восхищается? – Да-а-а-а, – высказался
Марлен Михайлович. Теперь уже шофер быстро на него посмотрел. С минуту ехали
молча.
– Нашего бы мужика сюда, – сказал Лопатов и теперь
уже всем лицом повернулся к Марлену Михайловичу. – Благодатная
почвишка-то, а, товарищ Кузенков? Благодатная, эхма, почвица!
Восторгаться природными качествами Крыма в ИПИ не
возбранялось. Марлену Михайловичу стало противно и муторно от того, что шофер
боится его, а он шофера.
– Рядность, Лопатов, рядность, – сухо указал он на
дорогу и отвернулся.
«Вот так не пройдет и года после „воссоединения“, и крымчане
будут бояться друг друга, как мы с Лопатовым. Лучников думает, что у русских от
Крыма прибавится храбрости. Дудки, у всех только трусости достанет…»
Бросить все, сбежать, выступить по Ти-Ви, объявить войну
СОСу, открыть глаза дуракам, обратиться к Западу…»
– Вот она, Ак-Мечеть! – Лопатов начал спуск к
побережью Азовского залива.
С высоты фриуэя уже видна была Арабатская Стрелка,
любопытное явление природы, песчаная коса шириной в полтора-два километра и
длиной больше сотни. С восточной стороны на всю длину косы тянулись дивные
пляжи из красного ракушечника, там гуляли чистые волны Азовского залива. С
западной же стороны стоял тухлый неподвижный и мелководный Сиваш, сокровище
Крыма, драгоценный резервуар нефти, природного газа, бездна всевозможных других
материалов. Соответственно все и было организовано: с западной стороны вдоль
всей косы и в глубине Сиваша стояли буровые вышки, перегонные, очистительные,
обогатительные заводы, резервуары и эстакады – джунгли индустрии. По середине
косы пролегало шестирядное шоссе со всеми причиндалами: телефонами через каждый
километр, автоматическими бензоколонками, автоматами с кофе, сигаретами, колой,
чаем, жвачкой, конфетами, хотдогами, богатые бары, выдержанные в так называемом
«пограничном стиле». Далее по восточному берегу косы, то есть просто-напросто в
полутора километрах от индустриальных джунглей, шли пляжи, причалы катеров и
яхт, городки и поселки трудящихся и промышленников, ультрасовременные поселения
с максимальными удобствами и обильными, хотя далеко и не изысканного вкуса,
развлечениями. Основными центрами на Стрелке были города Ак-Мечеть, Большой Бем
и Третий Казенный Участок, куда, собственно говоря, и направлялся сейчас
автомобиль Кузенкова, ибо там располагалось правление «Арабат-ойл-Ком-пани»,
центры профсоюзов и обществ. На северном хвостике косы был еще в духе Дикого
Запада поселочек, под названием Малый Бем и Копейка. О нем ходили толки по
всему Острову, говорили, что там можно либо сдохнуть со скуки, либо испытать
самые невероятные приключения; там среди грузовых причалов и трубопроводов
имелось десятка два борделей на любой вкус, словом, мини-Гонконг.
Перед приездом на Третий Казенный Участок, уже тогда, когда
на горизонте появилась разноцветная кучка его небоскребов с рефлектирующими
стеклами, Марлен Михайлович подумал, что хорошо бы ему здесь остаться одному,
избавиться бы от шофера Лопатова. В каком он чине? Наверняка не ниже майора. Он
еще раз глянул на него сбоку. Эдакое лицо! Да ведь это же Нерон! В самом деле,
более развращенного трудящегося не сыщешь.
Уже в гостинице «Литейный-Сплендид» Марлен Михайлович
напрямую сделал шоферу предложение:
– Послушайте, Лопатов, я буду здесь три дня без всяких
переездов. Почему бы вам не махнуть в Малый Бем и Копейку? Говорят, там такое! Другая
возможность вряд ли представится.
Глаза Лопатова зажглись вдруг диким огнем: он, видно, не был
лишен воображения.
– А… вы… товарищ Кузенков… как… тут… – забормотал он.
– Лопатов, – тонко усмехнулся Марлен
Михайлович. – Надо же понимать, все ж мы люди…
– Вот именно! – воскликнул Феофан Лопатов и весь
даже засветился. – Вот именно, как это все доходчиво – мы все люди и все
хочем чего послаще. И этот крупнейший работник, таинственный генконсультант, с
которого приказано глаз не спускать, тоже явный «все мы люди» и тоже хотит в
индустриальной зоне гужеваться без помех. Конечно, немедленно в душу
многоопытного Лопатова вкралось сомнение: обнаружат товарищи в Малом Беме и
Копейке – конец карьере, отстранят от руля, придется влачить остаток жизни на
родине. И в то же время… Лопатов с тоской оглядывал пустынный уютный холл
«Литейной-Сплендид» с мягким пружинящим полом, светильниками, скучающим в глубине
холла барменом… глянул в стеклянную стену, где тускловато поблескивали зимние
волны Азовского залива и снова засосало – «все мы люди». Да гори все огнем –
жизнь проходит, и в итоге будет мучительно горько и обидно за бесцельно
прожитые годы, да вот как закачусь на три дня к блядям в Малый Бем и Копейку, в
царство кайфа!… – пусть потом хоть из партии вычистят, все равно я за три дня с
тамошними девчонками да гомиками такое увижу, чего вы, дорогие товарищи, даже в
массовом масштабе за всю жизнь не поймаете… До удивления быстро пролетели
сейчас перед Лопатовым унылые годы на шоферско-сыскной службе. Скоро и сам
Остров Окей полетит в тартарары, и все пролетит, ничего не увидишь, и вспомнить
будет нечего.
Все эти чувства вдруг чрезвычайно ясно отразились на мясистом
лице Лопатова, а Марлен Михайлович, все тут же понял, лишний раз поразился, как
изменились за последние годы «наши люди». Через минуту Лопатова уже не было: на
посольской машине рванул к международным блядям в Малый Бем и Копейку.
Марлен Михайлович, освобожденно вздохнув, стал располагаться
в чудесном двухкомнатном номере, окнами, конечно, на чистое море. Внизу
пустынные вылизанные улочки Третьего Казенного Участка шли к пляжу. Ветер
сгибал верхушки пирамидальных можжевеловых кустов, тянущихся вдоль зеркальных
витрин. Изредка проезжал автомобиль или проходил какой-нибудь молодой парень в
ярком анораке из пластика. Марлен Михайлович испытал вдруг чувство уюта,
спокойствия, полную оторванность от проклятых проблем и нелепых инструкций.
Проживу здесь три дня в полном одиночестве, не буду никому звонить, ни с кем
встречаться, ну а отчет составлю за милую душу – что нам даст этот отчет, не
отдалит катастрофы ни на миг, и ни на миг ее не приблизит. Просижу три дня у
телевизора, буду переходить с канала на канал за Ти-Ви-Мигом, следить за
перипетиями избирательной кампании. Гулять, читать газеты, смотреть телевизор…
На три дня выйду из игры и постараюсь определиться, куда идти мне, с кем и за
что. В конце командировки из какого-нибудь бара позвоню в Москву и скажу Вере,
чтобы она позвонила мне от своей сестры. Быть может, не засекут. Вера все
поймет, попрошу ее выйти на «Видное лицо» и еще раз попытаться удержать их от
катастрофических решений.