– В милицию, то есть в советскую полицию, – более
отчетливо произнес Патрик Генри, вынул изо рта спящего певца Виктора Бури
дымящуюся сигару и затянулся с глубоким благодарным всхлипом.
– Внимание, которые на ногах! – сказал в микрофон
генерал. – Зарубежный друг просится в милицию. Надо помочь прогрессивному
иностранцу. Давайте все пойдем в милицию, и дивчины, и хлопцы!
Те, которые на ногах, а их осталось в «Ореанде» не так уж
много, одобрительно зашумели. В милицию, в милицию, в советскую полицию! Чего
ждать? В милицию надо идти по-хорошему, не выгонят же!
Дежурный горотдела милиции, лейтенант Ермаков, был в ту ночь
занят художественной советской литературой, романом «Истоки» писателя высшей
гильдии Вадима Мокеевича Кожемякина. Роман этот, между прочим, был снабжен
подзаголовком: «Письма с фронта идеологической войны». Главный герой романа,
сталевар-многоженец, работник Энского обкома и телекомментатор по международным
делам Мокей Вадимович Кожин, как раз находился на передовой позиции, то есть на
Елисейских Полях, и с презрением рассматривал витрину автомобильного магазина
«Ситроен». Всею кожею своею, волосяным покровом, железами внутренней и внешней
секреции, а главное – коренным своим огурцом ненавидел Кожин фальшивый блеск
капитализма. Экая наглость – выставлять все напоказ, не считаясь с исторической
обреченностью!
Лейтенант Ермаков такую литературу знал наперед, не читая,
знал он и самого автора, В.М.Кожемякина, – тот всегда ошивался в милиции,
в следственных органах, в горкоме – знал и не уважал, но почему-то приятно было
Ермакову читать по ночам такие книги. Знаешь заранее, что никакой хуйни не
произойдет, что все будет развиваться, как положено, что прогрессивные идеи
восторжествуют в трудной борьбе, а это очень успокаивает во время ночных
дежурств в таком городе, как Ялта.
В Ялте лейтенант служил уже десяток лет, но никак не мог к
ней привыкнуть. Нервный этот, туберкулезный, пьяный город был для него, как
глухая ночь, как смутное время, как продолжение гражданской войны. То,
понимаете ли, приволокут длинноволосых с гитарами, то дама прибежит – украли
собачку, то вынырнет кто-нибудь из воды без документов.
Вот и сейчас, не успел товарищ Кожин дать ответный залп по
Елисейским Полям, в горотделе милиции совершилось настоящее безумие, какого и в
заграничном кино не увидишь. В дежурное помещение, поддерживая друг друга,
явилась невероятная компания во главе с известным в городе гражданином
директором санатория имени XIX партсъезда, генералом в отставке Чувиковым.
Генерал был в соответствующем мундире, но в женской купальной шапочке с
нейлоновыми оборками на голове. Среди явившихся находились и другие известные
лица: инструктор горкома комсомола Маял, в пиджаке и трусах, и две
зарегистрированные в вендиспансере женщины, а именно Кукина и Пергорьянц, на
голове последней – генеральская фуражка. Вместе с этими местными жителями
пришло несколько отдыхающих: двое мужчин в масках, один в черной, другой в
белой, молодая девица, опять же в маске, которая с беспричинным смехом
занималась целованием мужчин, длинноволосый не по возрасту субъект, явно
чуждого нам вида, хотя и с комсомольским значком, приколотым прямо к коже
оголенной груди. Позднее к компании присоединился моряк торгового флота,
который тут же опозорил морскую форму лежанием на полу.
Под рукой у Ермакова в данный момент был только сержант
Чеботайко, и потому после осмотра компании он спросил довольно мирно:
– В чем дело, граждане?
Чуждый элемент с комсомольским значком на коже выступил
вперед и внятно заявил:
– Я профессор Оксфорда, консультант НАСА и эксперт
ЮНЕСКО, но я хочу порвать с преступным прошлым и прошу у советских властей
политического убежища.
– Понятно, – кивнул Ермаков и показал на
стул. – Вот, пожалуйста, напишите заявление.
Он вышел в соседнее помещение и приказал Чеботайко собрать
через «ходилку-говорилку» все ночные патрули и поднять на ноги народную
дружину.
Когда он вернулся в дежурку, там царил вальс. Все ночные визитеры
молча и нежно вальсировали друг с другом, а невозвращенец-хиппи вальсировал
один, трепеща своим заявлением и тихо напевая:
– Робок, несмел, наплывает мой первый вальс…
На своем столе лейтенант нашел две шоколадных конфеты,
помятый, но яркий цветок
РОЗА!!!
станиолевую розеточку с заливным судаком и граненую рюмку
зеленого ликера «Шартрез». Рюмку лейтенант строго отставил – не положено при
исполнении служебных обязанностей, а конфеты и судака съел не без удовольствия.
Отодвинув в сторону роман «Истоки» и взяв в руку розу, лейтенант сел за стол и
стал наблюдать танец.
Было в танцующих что-то грустное и осеннее, что-то очень
неопределенное, но определенно не похожее на героев романа «Истоки», как
друзей, так и врагов. Даже толстожопая Тамарка Кукина и та казалась в этом
танце полуувядшей хризантемой. Лейтенант и сам не заметил, как стала его
забирать за живое лирическая мелодия вальса. Стоп, одернул он себя, в обществе
должны быть люди, чтоб бороться зa порядок и не позволять населению скатываться
до уровня сумасшедшего дома. Так он говорил себе, но предательская грустная
жалость к этим чокнутым алкоголикам, вкупе с благодарностью за вкусные вещи,
ползла по его лимфатическим сосудам снизу вверх.
В конце концов, неизвестно, к каким бы выводам пришел Ермаков
под влиянием вальса, если бы тут не вошли в помещение ночные патрули и отборные
дружинники. Можно лишь определенно сказать, что в задержании визитеров, в
закручивании рук и ног, в преследовании вырвавшихся, в запихивании головой в
мотоколяску, в пинании ногами и во всем последующем-соответствующем лейтенант
Ермаков участия не принимал.
НЕ СРАВНИВАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ЭТОТ ЗОБ С ПОД-КЛЮВЕННЫМ МЕШКОМ
ПЕЛИКАНА, в который нелепая птица складывает жалкий, но нужный ей запасец
пищи-рыбы. Этот зоб, пятнистый и дряблый, предназначен для коллекционирования
наших комсомольских значков!
АХ, КАК СОСТАРИЛСЯ НАШ ЛЮБИМЫЙ НАВЯЗЧИВЫЙ ПРИЗРАК после
своей магаданской весны! Как постарела его кожа, его слизистые оболочки, но как
сильны еще его руки и как хрустят наши недоразвитые суставчики при затягивании
узла на спине!
НЕУЖЕЛИ МЫ УЖЕ В БОЛГАРИИ? ГУТЕН ТАГ, ТОВАРИЩИ БОЛГАРЫ!
Мы стояли жалкой кучкой в вестибюле, а болгарские варианты
теснили нас к стене. К стенке их! Сфотографировать по одному! Теперь никуда не
уйдут! Здесь не заграница! Здесь Болгария!