– Не плачьте, товарищ Малькольмов, – ободрил меня
Аббас. – Лучше послушайте, какие обнадеживающие новости. – Он стал
читать газету гулким голосом: – «Прогрессивная общественность мира гневно
осуждает бандитское нападение империалистических наймитов на госпиталь
Организации Объединенных Наций в Катанге. Рабочие и инженерно-технический
состав московской фабрики „Сиу и сыновья“ единодушно клеймят происки
сионистской агентуры. Донбасс. Трудящиеся Юзовки, Горловки, Луганска на
общегородских митингах единодушно заявляют: руки прочь от пигмеев Метамунгву и
других свободолюбивых народов Африки!» Как видите, господин Малькольмов. в
вашей стране по-прежнему царит полное единодушие.
– А вы бы как хотели? – с оттенком непонятной
гордости пробурчал «старшой» Теодорус. – Единственная нормальная страна.
Подумав, он зааплодировал своими железными ладонями. К
аплодисментам тут же присоединились Филипп и Масляное Рыло. Затем явился с
аплодисментами и Ян Штрудельмахер. Удивительной цепкости молодой человек полз к
броневику, толкая носом здоровенную бутыль метилового спирта и бурно аплодируя,
невзирая на наручники. Вскоре весь двор уже, все уцелевшие аплодировали кто чем
может, вечер завершился бурными несмолкающими аплодисментами, переходящими в
овацию. Последним сдался самый ярый борец против тоталитаризма Патрик Тандерджет.
Взметнулись в аплодисменте руки вольнолюбивого баскетболиста.
– Видишь, Патрик, у нас у всех есть что-то
общее, – многозначительно сказал ему Штрудельмахер.
– Хуй в кармане, блоха на аркане! – рявкнул в
ответ американец на жаргоне университета Беркли.
Во дворе появилась любопытная парочка – богиня Метамунгву и
вождь племени старичок Кутсачку. Богиня плыла на высоких каблуках, пышные ее
бедра облегала юбочка «чарльстон», на голове прическа «Грета Гарбо». Вождь
облачился в лимонно-синий клетчатый пиджачок и пожелтевшие от времени гамаши.
Что-то щемящее, волнующее, романтическое было в этой ужасной парочке, в этих
призраках «веселых двадцатых», тех времен, когда надежды еще витали над
европейским континентом, словно Новая Экономическая Политика.
– Господа, мы с мужем пришли попрощаться, –
сказала Метамунгву на вполне приличном английском. – Большое спасибо за
все!
– Сматываетесь, Элен? – спросил Патрик.
– Да, мистер Тандерджет, мы улетаем в Женеву. Думаем
открыть там парикмахерский салон.
– Хватит, погорбатили на этих пигмеев, внесли свою
лепту в развитие цивилизации, – загундосил старичок Кутсачку. – Пора
и о себе подумать.
– Прощай, моя Африка! – сентиментально воскликнула
бывшая богиня и прислонилась щекой к помосту, на котором провела без малого
сорок лет. – Мне будет многого не хватать там, в Женеве. – Она
метнула лукавый взглядик -» косячок». – Не забывайте, господа!
– Масляное Рыло, включи что-нибудь подходящее к
случаю, – распорядился Теодорус.
– «Новая серая шляпа» в исполнении Кида Ори, сорок
четвертый альбом национальной фонотеки, – очень просвещенным тоном, словно
какой-нибудь ленинградский всезнайка, объявил Масляное Рыло.
Под дребезжащий диксиленд бутыль метилки подплыла к моему
рту. Затем в поле зрения выплыл том энциклопедического словаря. С целью
проверки оставшихся сил я взял том и саданул им по темени «старшому». Ребята,
конечно, развеселились.
– Эх, если бы члены мои двигались, – проворчал
Теодорус, – показал бы я вам, паразиты, как смеяться.
– Пока что слушай, грязный Спарафучилле, – сказал
ему Патрик, – пока у тебя члены не действуют, набирайся ума, благородства,
человечности. Генаша, прочти нам со страницы тридцать пятой, строка восьмая
сверху. Тише, ребята! Что будет, что будет? Страшно подумать! Геннадий, читай!
Левым глазом я увидел, как по тлеющим углям госпиталя прошла
босыми ногами Машка и встала на раскаленном крыльце. Она была совсем голая, и
по телу ее прыгали, словно синие бесенята, огоньки. Правым глазом я увидел, как
под лупой, огромные буквы и начал их читать:
– Дюгонь, морское млекопитающее, точнее, корова, в
настоящее время почти полностью истреблен прогрессивным человечеством…
Машка спустилась с крыльца и пошла ко мне. Все ближе и ближе
подходила она и вдруг пропала.
– Левый глаз у меня ослеп, – сказал я.
– Ничего, читай правым, – сказал Ян
Штрудельмахер. – Патрику ты здорово прочел, а теперь мне почитай. Сто
пятнадцатая страница, а строчка восьмая снизу.
Действительно, правый глаз у меня еще видел отлично.
– Последний представитель семейства дюгоней проживает в
настоящее время на свободной территории Северного Ледовитого океана, ноль
градусов широты, все градусы долготы… – читал я, как вдруг буквы пропали и
прозрел левый глаз, который увидел совсем рядом яркие ягодные губы Машки,
детский ее нос и материнскую тонкую шею. – Вот чудеса, правый глаз у меня
отказал, – сказал я Машке.
– Ничего, ничего, милый, – прошептала она, –
Бог с ним, с правым глазом! Главное, что левый работает, а значит, мы видим
друг друга.
– Но дюгонь, Маша, дюгонь! – вскричал я и
расплакался, как ребенок. – Воображаешь, он лежит на Северном полюсе, на
самой шпильке, и млеком питает все человечество, последним своим млеком! Ты
понимаешь. Маша?
– Понимаю, Генаша…
Вдруг левый глаз мой погас, исчезла моя любовь, а в правый
глаз влез майор внутренней службы, товарищ Чепцов (как ярко вдруг вспыхнуло –
Чепцов, Чепцов), товарищ Чепцов в солидном штатском костюме.
– Читайте теперь мне, – сказал он с официальной
брезгливостью.
Ох, как не хотелось мне ЕМУ читать!
– Брокгауз и Ефрон запрещены, гражданин следователь, –
промямлил я.
– Знаем не хуже вас! – рявкнул он. – БэСэ
читайте! Читай, ебенать! Читай, блядь! Патрику сраному прочел? Младшему
лейтенанту Яну Штрудельмахеру прочел? А мне, курва, не хочешь? Прочтешь, я
своего не упущу!
Он ткнул мне в нос раскрытую книгу и применил один из
«методов активного следствия», кажется зажал в тиски мошонку. Тогда я, конечно,
охотно стал читать:
– Дюгонь. Впервые разработан и изучен великим вождем
народов Иосифом Виссарионовичем Сталиным в непримиримой борьбе с Львом Давыдовичем
Бронштейном. Великий зодчий прогрессивного человечества впервые установил, что
Д. принадлежит рабочему классу, потому что он (Д. – ред.) принадлежит
крестьянству. Его величество, знаменосец мира во всем мире генералиссимус с
головой ученого, телом философа, в одежде простого кентавра…