– Значит Джироламо догадывался, что книга Гермеса замаскирована?
– Да, я думаю, он знал об этом. Для него это было вполне естественным. Мы даже представить себе не можем реальное количество палимпсестов. Не говоря о том, что из-за технической революции, произошедшей где-то в начале десятого века, огромное количество текстов было постепенно утрачено.
– Какой революции? – удивилась его собеседница.
– Изобретение книги.
– Никогда не представляла себе, что книга является результатом научно-технического прогресса! – недоверчиво произнесла Кася.
– И еще какого, только представь себе: нужно тебе, допустим, найти какой-нибудь отрывок у Овидия. Сколько времени необходимо, чтобы, постепенно развертывая свиток, добраться до искомого момента, а в книге: раскрыл на нужной странице, пробежал глазами, и готово!
Кася задумалась. Действительно, время никогда не стояло на месте. И самые простые предметы, которые ей казались самыми обычными и элементарными, тоже кто-то когда-то изобрел. Тем временем Павел Петрович продолжал:
– Но вся проблема в том, что прогрессивно мыслящие люди всех времен и народов до странности похожи друг на друга. А именно: они имеют эту вредную привычку регулярно вместе с водой прошлого выкидывать и младенцев. Сначала во всех известных библиотеках скопировали все свитки в книги. После этого свитки за ненадобностью уничтожили. Но проблема в том, что книги были гораздо дороже свитков и создавались часто только несколько копий, а то и вообще одна, тогда как в свитках за предыдущие тысячелетия сохранились сотни, даже тысячи копий одного и того же труда. Поэтому так и получалось, утратив одну-единственную книгу, можно было навсегда утратить тот или иной текст. Тем более многие книги, опять же из-за дороговизны, реутилизировали ради более важных текстов, которыми в то время казались сборники молитв и сочинения отцов церкви. Так многое из наследства античности было утеряно.
– Значит, книга, которую искал Джироламо, была палимпсестом, – задумчиво проговорила Кася, выслушав своего старого учителя, и перед ее глазами неожиданно встала картинка: аккуратно зажатый между двух стекол пергаментный лист. Андреа Боннеччи включает специальную подсветку, и на экране компьютера под текстом на латыни показываются перемежающиеся непонятными символами греческие буквы. Доктор Фоскари выключает аппарат под предлогом того, что ей неинтересно. Хотя это было абсолютной неправдой, ей все это казалось чрезвычайно занятным. Вывод мог быть только один: доктор по каким-то одному ему известным причинам не хотел, чтобы она видела предмет занятий ее племянника. Почему? Кася поморщилась, уходить в сторону не имело смысла. Нужно было сконцентрироваться на том, что она узнала за этот день. Теперь она себе лучше представляла всю историю.
Храм Сераписа уничтожили в IV веке. Но все свитки не исчезли. Большую часть перевезли в столицу – Константинополь, и они осели в одной из многочисленных библиотек. В Х веке свитки с текстами Гермеса скопировали. Создали, возможно, несколько копий. Но пергамент стоил дорого. Со временем предприимчивые монахи добрались до малопонятных текстов и использовали пергаментные листы для более полезного и душеспасительного чтива. И библотека Софьи была одним из редких собранием книг из императорской библиотеки, уцелевших после взятия Константинополя турками. Все сходилось. Главное, она знала, что интересовало Лоренцо и что искал Джироламо в Москве: многоликую книгу с тысячью и одним содержанием. Оставалось узнать, удались ли Джироламо его поиски, и если да, где сейчас эта книга. В одном она не сомневалась: до Медичи она не дошла. И было еще одно – у нее именно сейчас возникла уверенность, что смерть отца Антонио была напрямую связана с этой книгой.
* * *
Джироламо лежал на холодном земляном полу кремлевского подвала. Измученное тело уже отказывалось повиноваться, только беспощадная, жестокая боль продолжала рвать на куски мозг. Про страшные пыточные подвалы Московского Кремля слышать ему приходилось, да только мог ли он себе представить, что жизнь его закончится в этом подземелье. Именно так: он умрет на этом земляном полу, а не в своей уютной постели в двухэтажном доме на тихой улочке его прекрасной Флоренции! Господи, за что ему это все?! Слезы потекли по почерневшему от побоев и кровоподтеков лицу. И никто ему не поможет! Книга! Это ее вина, он прикоснулся к проклятой книге и должен погибнуть, как погибли тысячи до него! Раньше он всегда думал, что все это всего лишь выдумки, сказки, призванные запугать и отвратить от поисков таких, как он. К сожалению, это было правдой. И всю горечь этого открытия ему предстояло теперь испытать на собственной шкуре. Ах, как была права Фортуната! Почему он не послушал его милую девочку, когда она умоляла его отказаться от предложения властителя Флоренции. Он задрожал, вновь и вновь вспоминая тот роковый день, с которого началось его низвержение в ад.
Тогда его неожиданно вызвали к наследнику Ивану Молодому. По сбивчивой речи стражника Джироламо понял, что произошло что-то непоправимое. Он отправился не мешкая. Зашел в просто обставленную горницу. Покои наследника никаким роскошеством не отличались. Иван любил говорить, что чувствует себя простым воином на службе государства Московского и жил и одевался как воин, а не как царедворец. Контраст с украшенными персидскими коврами, фламандскими гобеленами и серебряной посудой покоями его жены был по-настоящему разительным. Сам царевич лежал на кровати. Джироламо всмотрелся в него и только в этот момент понял, что произошло. Тело царевича было неподвижным, взгляд стеклянным. Джироламо не смог сдержать дрожи. На какую-то долю секунды ему показалось, что сама смерть накрыла всех присутствующих в комнате ледяным покрывалом. Постельничий Ивана Третьего, Федор Чегодаев, смотрел ожидающе.
– Расскажите мне, что произошло, – обратился Джироламо к Чегодаеву.
Тот был краток. Согласно его словам, выходило, что Иван поужинал в комнате. Все было как обычно. Иван даже шутил, что полегчало и скоро на коня опять садиться будет. Потом внезапно голос царевича охрип, лицо покраснело, он стал жаловаться на головную боль.
– А вы Прошку спросите, слугу, он при Иване весь вечер был, – посоветовал перепуганный Чегодаев.
Джироламо ожидающе повернулся к державшемуся на расстоянии слуге. Тот не заставил себя упрашивать и, польщенный вниманием, быстро залопотал:
– Сначала ничего я не заметил. Царевич спать приготовился, а потом как закричит: «Пить, дайте пить». Я – к кувшину, кружку налил, бегу к нему, а он пить-то уже не может. Бьется, как в лихорадке, бьется. Я Палашку за подмогой отправил.
Джироламо внимательно выслушал рассказ. Смерть царевича была слишком внезапной. Конечно, врачом он не был, но все казалось странным. Однако виду подавать не стал, а только внимательно осмотрел комнату и присутствующих. На некоторых лицах читался шок, постельничий упрямо отказывался смотреть в глаза, он был явно напуган, Прошка, наоборот, был оживлен более, чем позволяли в таких случаях приличия. Но в принципе это холоп, и какая ему разница. В этот момент Джироламо заметил служанку Елены Волошанки Марфу, согнутую, как кочерга, вдову лет пятидесяти. Но та вперед не прошла, кинула быстрый взгляд, непонятно-торжествующее выражение проступило на миг на ее лице и тут же исчезло. Марфа повернулась и исчезла в толпе.