Философский камень Медичи - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Капелле cтр.№ 29

– Значит, Джироламо искал этот недостающий шестнадцатый том.

– Вот именно, – кивнул профессор.

– Вы думаете, и сейчас есть люди, способные искать этот шестнадцатый том?

– Конечно.

– И верить в реальность магических рецептов древнеегипетских жрецов? – скептически продолжала интересоваться Кася.

– На самом деле, если вы зададите себе вопрос, что такое мистика и что такое ученый рационализм, вы очень быстро запутаетесь, – спокойно и убедительно сказал Смоленский, – вы знаете Джордано Бруно как великого героя науки, который погиб на костре за свои убеждения, не так ли?

– Это очевидно, – пожала плечами Кася.

– Как в таком случае вы отреагируете, если я вам скажу, что Джордано Бруно был уверен в гелиоцентричности мира только потому, что безоговорочно верил древнеегипетским жрецам.

Кася удивленно уставилась на Смоленского, ей никогда и в голову не приходило воспринимать эту историю иначе. Какие-то отрывочные сведения об Инквизиции вперемешку с галилеевским «а все-таки она вертится» запрыгали веселыми блошками в голове, но больше ничего связного не вспоминалось.

– Для него магическая египетская религия космоса была не только самой древней, но и единственно истинной, которую заслонили и исказили и иудаизм, и христианство, – Валентин Егорович сделал паузу и продолжил: – Обратитесь к кому угодно: Копернику, Ньютону, Кеплеру, для них Гермес Трисмегист был средоточием древнеегипетской мудрости.

– Вы преувеличиваете, – возразила Кася, – хотя в ваших словах и есть доля истины.

– Не доля, моя милая девушка, не доля, а просто-напросто истина. Кто вам сказал, что рационалисты единственные обладают правом судить и рядить. В любом научном открытии всегда есть доля сумасшествия, иначе прогресс никогда не существовал бы. Да и где провести черту? Утверждения розенкрейцеров и других мистиков, что секреты жизни закодированы в структуре природы и человека, вы назовете белибердой, а когда вам начнут говорить о ДНК, вы будете внимать с огромным уважением. На ваш взгляд, современные ученые лучше?

На этот раз Кася предусмотрительно промолчала. Смоленский продолжил, не дожидаясь ответа своей гостьи.

– Возьмите тогда Джона Вилера, одного из самых известных современных физиков. Так вот, в начале своей карьеры он говорил, что «все – это частицы», то есть все вокруг можно видеть как несчисленное множество самых разнообразных частиц: электронов, протонов, позитронов, нейтронов и т. д. Единственное, что оставалось сделать, это понять законы их движения. Через какое-то время он начал говорить, что все – это поля: электромагнитные и т. д. Как видите, совершенно разный, я бы сказал, психологический подход к видению мира. Наконец в тысяча девятьсот шестьдесят девятом он произнес свою знаменитую фразу: «It from bit», то есть в основе любой вещи лежит информация. И пояснил: это название символизирует идею, согласно которой любой элемент физического мира на самом глубинном уровне и во всех случаях происходит от нематериальной основы (начала) и смысла существования (права на существование). И до чего мы докатились, по-вашему?

– В начале было Слово… – хмыкнула Кася.

– Вот, а вы думаете, что алхимики были странноватыми чудиками, занимающимися странными манипуляциями. Кстати, золото нередко получается из других элементов просто-напросто в результате работы ядерного реактора. Правда, концентрация его ничтожна, а стоимость производства слишком высока, да и Эликсиром Жизни его не назовешь. Так что трансмутация, к которой вы столь скептически относитесь, вполне реализуема. Знаете что, приходите завтра, ко мне должен приехать мой давний знакомый, которого можно назвать одним из самых известных специалистов по сочинениям Гермеса Трисмегиста. Придете?

– Приду, – пообещала Кася.

Она вышла из тесной квартирки Смоленского с совершенно распухшей головой. Джордано Бруно, Ньютон, Кеплер, Вилер и прочая ученая братия в обнимку с Парацельсом, знаниями древнеегипетских жрецов, и все это под благосклонным взором Гермеса Трисмегиста. Винегрет получался если и неаппетитный, то, во всяком случае, разнообразный. Ничего удивительного в том, что Лоренцо Медичи, как и все его современники, искренне верил в существование Философского камня, иначе никогда не предпринял бы столь настойчивые поиски. И с его точки зрения, все было логично. Основная часть Герметического Корпуса находилась в Константинополе. И ценность библиотеки Софьи Палеолог и состояла в том, что она была одной из редких сохранившихся после взятия Константинополя турками. Поэтому Медичи и отправили Джироламо к Софье.

Вечером отчиталась Павлу Последнему о результатах своего похода к Смоленскому. Тот выслушал внимательно и сказал:

– Я тоже времени даром не терял и нашел ответ на твой вопрос.

– Какой? – попыталась было вспомнить Кася.

– Почему до Джироламо эту книгу никто не нашел. Ты была права, когда говорила, что библиотека Софьи состояла из сто раз пересмотренных и перечитанных в том же самом Константинополе томов. Но ларчик открывается очень просто! – Даже по телефону Кася услышала в голосе старика торжество.

– И как же, Павел Петрович, он открывается? – спросила она.

– Мне кажется, я знаю, на что он мог быть похож, этот недостающий шестнадцатый том, хотя, честно говоря, Гермесу приписывают то сорок, то сорок два, а то и сотни томов. Но не будем зацикливаться на цифрах, не в них дело. Важнее то, что Джироламо искал не просто книгу, он искал «палимпсест».

– Это что еще за зверь такой? – напряглась Кася.

– «Палимпсест» (Palimpsest), – терпеливо повторил старик, – от греческого palin – заново и psan – скоблить, то есть книга, написанная на уже бывших в употреблении пергаментных листах.

– Расскажите-ка поподробнее, – попросила она.

– Я думаю, технику изготовления пергамента ты себе хотя бы отдаленно представляешь?

– Примерно, – пожала плечами Кася, – телячьи или ягнячьи шкурки отмачивались, высушивались, а потом выскабливались.

– Вот именно, выскабливались. И достоинством пергамента была его прочность, недостатком – стоимость. Поэтому не таким уж редким было явление, когда для создания нового манускрипта использовали старые, уже бывшие в употреблении листы. Было достаточно отмыть старый текст кислотным раствором, рецепт которого неизвестен, соскоблить остатки, и пергамент был снова готов к употреблению. В монастырских библиотеках такая реутилизация была не таким уж редким явлением. Поэтому рукописи, написанные на уже бывших в употреблении пергаментных листах, и называются палимпсестами. И наша с тобой книга и есть такой палимпсест.

– Я слышала нечто подобное в связи с открытым сравнительно недавно кодексом Архимеда. Он был обнаружен под каким-то сборником средневековых молитв.

– Вот именно, та же самая история. Трудно даже представить себе, какие неожиданные сокровища можно обнаружить в этих книгах молитв! Монахи очень часто стирали тексты чрезвычайно поверхностно, совершенно не заботясь об остававшихся то там, то сям отрывках оригинальных сочинений.