— Вы заметили, что он не ест ни говядины,
ни свинины? Знаете почему? Привычка с детства. В Индии корова считается
священным животным, а свинину не едят мусульмане. Раджа был индийцем, но
приверженцем ислама.
— Мало ли, — пожал плечами
Гош. — Ренье говорил, у него диета.
— А смуглое лицо?
— Загорел в южных морях.
— Последние два года Ренье плавал на
линиях Лондон — Нью-Йорк и Лондон — Стокгольм. Спросите у мсье Фокса. Нет, Гош,
Ренье наполовину индиец. Жена раджи Багдассара была француженкой, сын во время
сипайского мятежа воспитывался в Европе. Скорее всего, во Франции, на родине
матери. Вам случалось бывать у Ренье в каюте?
— Да, он приглашал меня, как и других.
— Видели фотографию на столе? «Семь футов
под килем. Франсуаза Б.»?
— Ну, видел. Это его мать.
— Если мать, то почему «Б.», почему не
«Р.»? Ведь у сына и матери фамилия должна быть одинаковая.
— Может, она снова вышла замуж.
— Возможно. Я не успел это проверить. Но
что если «Франсуаза Б.» означает «Франсуаза Багдассар»? На европейский манер,
ведь фамилий у индийских раджей не бывает.
— Откуда тогда взялась фамилия Ренье?
— Не знаю. Предположим, при натурализации
он взял девичью фамилию матери.
— Домыслы, — отрезал Гош. — Ни
одного твердого факта. Сплошные «что если» да «предположим».
— Согласен. Но разве не подозрительно
поведение Ренье во время убийства Свитчайлда? Помните, как лейтенант вызвался
сбегать за шалью для мадам Клебер? И еще попросил профессора без него не
начинать. Я полагаю, что за несколько минут отсутствия Ренье успел поджечь урну
и заскочить к себе в каюту за скальпелем.
— А с чего вы взяли, что скальпель был
именно у него?
— Я говорил вам, что узелок негра исчез
из шлюпки после обыска. Кто руководил обыском? Ренье!
Гош скептически покачал головой. Пароход
качнуло так, что он больно стукнулся плечом о дверной косяк. Настроение от
этого лучше не стало.
— Помните, с чего начал тогда
Свитчайлд? — продолжил Фандорин, выдернул из кармана часы, и темп его речи
ускорился. — Он сказал: «У меня все сложилось — и с платком, и с сыном.
Порыться в списках Эколь Маритим, и отыщется». То есть он не только разгадал
тайну платка, но и узнал что-то важное про сына раджи. Например, что тот учился
в марсельской Эколь Маритим, Мореходной школе. Которую, кстати, заканчивал и
наш Ренье. Индолог говорил про телеграмму, посланную знакомому во французское
министерство внутренних дел. Возможно, Свитчайлд хотел выяснить судьбу
мальчика. И, видимо, кое-что выяснил, однако вряд ли догадался, что Ренье и
есть наследник Багдассара, иначе профессор вел бы себя осторожней.
— А что он разнюхал про платок? — с
жадным интересом спросил Гош.
— Мне кажется, я могу ответить на этот
вопрос. Но не сейчас, после. Время уходит!
— Значит, по-вашему, Ренье сам
организовал небольшой пожарчик и, воспользовавшись паникой, заткнул профессору
рот? — задумчиво произнес Гош.
— Да, черт подери, да! Шевелите же
мозгами! Улик мало, я знаю, но еще двадцать минут, и «Левиафан» войдет в
пролив!
Однако комиссар все еще колебался.
— Арест капитана в открытом море — это
бунт. Почему вы приняли на веру сообщение этого господина? — он мотнул
подбородком в сторону психованного баронета. — Ведь он вечно несет всякую
чушь.
Рыжий англичанин презрительно усмехнулся и
посмотрел на Гоша, словно тот был какой-нибудь мокрицей или блохой. Ответом не
удостоил.
— Потому что Ренье давно у меня на
подозрении, — скороговоркой произнес русский. — И потому что история
с капитаном Клиффом показалась мне странной. Зачем лейтенанту понадобилось так
долго вести телеграфные переговоры с пароходством? Получается, что в Лондоне
ничего не знали о несчастье, произошедшем с дочерью Клиффа? Кто же тогда
прислал телеграмму в Бомбей? Дирекция пансиона? Вряд ли она так подробно
осведомлена о маршруте «Левиафана». А не послал ли депешу сам Ренье? В моем
путеводителе написано, что в Бомбее не меньше дюжины телеграфных пунктов.
Отправить телеграмму с одного на другой в пределах города — это же так просто.
— И за каким лешим ему понадобилось
посылать такую телеграмму?
— Чтобы завладеть кораблем. Он знал, что
после подобного известия Клифф не сможет продолжать плавание. Спросите лучше,
зачем Ренье пошел на такой риск? Не из глупого же честолюбия — чтоб недельку
покомандовать пароходом, а там будь что будет? Версия одна: чтобы отправить «Левиафан»
на дно, вместе с пассажирами и командой. Следствие подобралось к нему слишком
близко, круг сжимается. Он не может не понимать, что полиция так и будет сидеть
на хвосте у всех подозреваемых. А тут катастрофа на море, все погибли,
шито-крыто. Можно спокойно отправляться за ларцом с камнями.
— Но он погибнет вместе с нами!
— Нет, не погибнет. Мы только что
проверили — капитанский катер готов к спуску на воду. Это маленькое, но крепкое
суденышко, которому и шторм нипочем. Там припасены и вода, и корзина с
провизией, и, что особенно трогает, даже саквояж с вещами. Скорее всего, Ренье
собирается покинуть корабль сразу после входа в узкий пролив, откуда
«Левиафану» уже не выбраться. Пароход не сможет развернуться, и даже при
остановленной машине течение все равно отнесет его на скалы. Кто-то, может, и
спасется, благо берег недалеко, а все пропавшие будут сочтены погибшими.
— Нельзя быть такой тупица, мсье
полицейский! — вмешался штурман. — Мы и так теряли много времени. Меня
будил господин Фандорин. Говорил, корабль идет не туда. Я хотел спать, посылал
господин Фандорин к черту. Он предлагал пари: сто фунтов против одного, что
капитан ошибся курс. Я думал, русский сошел с ума, все знают, что русские очень
эксцентричные, я зарабатываю легкие деньги. Поднялся на мостик. Все в порядке.
Капитан на вахте, рулевой у штурвала. Ради ста фунтов я все же незаметно
проверял курс и весь потел! Но капитану ничего не говорил. Мистер Фандорин
предупредил, что нельзя ничего говорить. И я не сказал. Желал спокойная вахта и
уходил. С тех пор, — штурман посмотрел на часы, — прошло двадцать
пять минут.
И добавил по-английски что-то явно нелестное
для французов вообще и французских полицейских в особенности. Гош понял только
слово frog.
[25]