Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - читать онлайн книгу. Автор: Яков Шехтер cтр.№ 52

Над всей растительностью преобладают колючие кусты каперса. Весной мы спускаемся вниз и набираем две большие бочки плодов. Мать засаливает их, и мы едим эти маленькие ароматные горошинки всю зиму, вспоминая о лете.

Больше всего на Кинерете я люблю небольшие бухточки, прячущиеся между горячих утесов. Берег в них чистый, без тины, если сесть на песок у самой кромки и долго смотреть на лазурно переливающуюся поверхность воды, то начинает казаться, будто озеро сливается с небом или небо впадает прямо в Кинерет.

А во-вторых, – тут Кифа мечтательно вздохнул. – Во-вторых, горы и простор. Мне так не хватает в Кумране простора для глаз.

Он сокрушенно вздохнул.

– Я понимаю, духовное пространство безгранично. Тот, кто умеет заглянуть в себя, не нуждается во внешних проявлениях красоты. Ведь самое прекрасное, величественное и безграничное на свете – это душа человека. Я понимаю. И все же…

Он снова сокрушенно вздохнул и перевел взгляд на вершину кипариса, над которой проплывало пухлое белое облако. Сухой и жаркий ветерок, доносившийся с Соленого моря, едва заметно шевелил хвою на верхушке дерева. Терпкий, характерный запах моря был таким ощутимым, что, казалось, к нему можно прикоснуться рукой.

– И все же, мой глаз устает от непрерывного утыкания в стены и низкие потолки. От постоянного сумрака меркнет взор, душа стеснена отсутствием простора. Я должен работать над этим, Шуа, я должен преодолеть это в себе.

Он замолк, наверное, уносясь мыслями к своему озеру. Довольно долго мы сидели в тишине, я терпеливо выжидал, пока у Кифы снова появится настроение говорить.

– Так вот, – начал он, встряхнувшись, словно собака, вылезшая из ручья. – Представь себе: вода – цвета небесной лазури, а над ней – небо цвета озерной воды и между ними коричневые берега, покрытые складками, точно небрежно брошенный хитон. И насколько хватает глаз: горы, горы и горы. На севере белыми линиями высечены уходящие под облака снежные вершины Хермона. Запад украшают волнистые, поросшие лесом холмы Галилеи, а с востока розоватая бархатистая дымка всегда висит над возвышенной, длинной террасой Голанского плоскогорья, уходящего на юг, в сторону Содомской пустыни и на север – к Дамаску и Антиохии.

С нашей горы хорошо различима блестящая полоска Иордана, видны стаи веселых птиц, в низком полете пересекающих озеро. Они долго кружат над вершинами деревьев, прежде чем садятся на ветки. Ветер заносит на гору сладкий запах цветов и зреющих фиников. Каждый глоток этого воздуха целебен, словно чудесный эликсир, изготовленный руками Наставника.

– Эликсир Наставника? – переспросил я. – Никогда о таком не слышал.

– Еще бы, – хмыкнул Кифа. – Ты еще много о чем не слышал. Есть вещи, о которых можно узнать только в стенах обители. Например, про особую траву, цветущую раз в несколько лет посреди Содомской пустыни. Ее семена выглядят, как мелкие черные камешки, отличить их от обыкновенной гальки практически невозможно. Цветет она два-три дня и сразу увядает. Вообще, весна в пустыне коротка, неделя-другая зеленого цвета, а потом снова все становится черным и желтым. Место, где растет трава, знают только Наставник и главы направлений. Добраться до него непросто, к тому же надо точно подгадать время, иначе вместо травы можно увидеть только голые осыпи камней.

Так вот, трава эта называется бессмертник. Ее настой обладает удиви тельными свойствами. Тому, кто выпьет несколько капель, не страшны любые яды. Бальзам, изготовленный из бессмертника, лечит проказу; порезы, смазанные бальзамом, затягиваются буквально на глазах; гниющие раны заживают в течение двух-трех дней. Если избранный доживает до восьмидесяти лет, он начинает каждый месяц получать глоток эликсира бессмертия, изготовленного лично Наставником. Поэтому наши старики и живут так долго, Шуа.

– А отец говорил, будто одна из причин долголетия избранных – сухой и чистый воздух подземелий и ровный неяркий свет.

– Твой отец прав, это действительно одна из причин. Всего лишь одна. Та, о которой знают простые ессеи за стенами обители. Но ты теперь почти избранный, поэтому тебе можно рассказать об эликсире бессмертия.

Однако мы отвлеклись, – Кифа переменил позу, и устроился так, словно он сидел на своей койке в нашей комнате, только сейчас его спина упиралась не в стену, а в шершавый бок валуна. – Эх, Шуа, картины прошлого стоят у меня пред глазами, точно я еще вчера сидел вместе с отцом и братьями на полу в сарае. На том полу, покрытом старой, плотно утоптанной соломой, мы проводили целые дни, с утра до самой темноты. Да что там дни: недели, месяцы, годы! Плели новые сети, чинили старые. Отец повторял наизусть Учение, мы вторили, стараясь запомнить каждое слово. Слушали песни, доносившиеся из окна. Мать и сестра работали, не покладая рук, ухаживая за полем и огородом. Мать иногда заводила песню низким грудным голосом, а Мирьям подхватывала задиристо и звонко.

У нее две черные длинные косы, у моей сестры, и глаза тоже черные, в тон косам. Когда она улыбается, то зубы сияют, словно снега на вершине Хермона. Отец иногда посылал нас к матери с просьбой прекратить пение.

– Учиться, учиться нужно, – повторял он, а руки непрестанно крутили и сплетали бечеву, превращая ее в сеть.

И мы учились, радуясь, что ничто, кроме песен, не мешает нашему уединению.

Зимой косматые тучи проплывали низко-низко над вершиной. В детстве я даже забирался на деревья возле дома, пытаясь прикоснуться к ним рукой. Холодный дождь мерно стучал по тесовой крыше, запах сырой земли наполнял все вокруг. Густые туманы полностью перекрывали вид, а быстрые потоки воды, бегущие по склонам горы, размывали тропинку, и мы неделями оказывались отрезанными от деревни. Но нас это совершенно не беспокоило: воды было в избытке, полки в кладовой ломились от припасов, две высоченные поленницы у задней стенки дома помогали огню в очаге никогда не гаснуть. Вкусный запах дыма, перемешанный с ароматом похлебки, долетал до нашего сарая, и мы невольно сглатывали слюну.

Зимой работа шла лучше, ведь от нее ничто не отвлекло. Только пальцы мерзли, но отец ни за что не соглашался сложить очаг в сарае.

– Ессей должен приучать себя к трудностям, – говорил он. – Когда вы подрастете и, дай-то Свет, окажетесь в Кумране, вам придется ходить круглый год босиком. В жару и в холод, под дождем и по раскаленным от зноя камням. Пальцы мерзнут? Так прикажите им согреться!

И мы повторяли приемы овладения телом, возвращаясь к одному и тому же упражнению столько раз, что пальцы отказывались повиноваться.

И вот я сейчас в Кумране, – Кифа огляделся по сторонам, словно отыскивая подтверждение своим словам. – Хожу босиком зимой и летом, постигаю тайны скрытой премудрости. Моя мать счастлива, отец горд, братья преисполнены надежд и скрытой зависти. А я, по-твоему, о чем думаю и мечтаю я, Шуа?

Мне оставалось лишь пожать плечами. Ведь Кифа спрашивал только из вежливости, ему явно хотелось выговориться, но тактичность не позволяла произносить длинные речи. Задавая вопросы, он пытался создать видимость разговора.