Перед мысленным взором предстало лицо отца. Веселое, улыбающееся лицо. Он смотрел на меня радостно, как в праздничные дни, когда мы вместе возвращались после молитвы с тайного собрания ессеев, а мать ждала дома, покрыв стол белой скатертью и расставив на ней ужин.
– Все в порядке, сынок, – прозвучал в ушах голос отца. – Ничего не бойся, у тебя все получается правильно.
Я открыл рот, чтобы спросить отца, где сейчас он и мама, но его лицо потускнело, расплылось, превратившись в желтое пятно, а через мгновение исчезло совсем.
«Может, мне это лишь показалось? – думал я, не решаясь раскрыть глаза. – Может, я перезанимался и задремал на несколько секунд? А впрочем, какая разница! Даже если это был сон, отец пришел, чтоб успокоить и приободрить. Мне нечего бояться и некого страшиться – все идет правильно!»
Не могу объяснить, почему и отчего, но видение полностью меня успокоило. Беспокойство и неуверенность мгновенно исчезли, словно невидимая рука вытащила их из моей души. Я спокойно заснул, а утром вскочил бодрый и веселый. Шали, заметивший происшедшую со мной перемену, неодобрительно захмыкал, а потом спросил:
– Ты чего сияешь, точно луна в середине месяца?
Я ответил не задумываясь:
– Каждый ессей, оказавшись на моем месте, был бы счастлив. А я счастлив вдвойне. Мне так повезло с товарищами. Ты и Кифа, разве можно представить лучших друзей!?
Шали крутанул головой, а Кифа засмеялся.
– Вот замечательный пример правильного мышления, – сказал он, когда мы выходили из комнаты, направляясь в зал омовений.
– Думай хорошо, и будет хорошо. Мы же столько раз это повторяли на уроках, не так ли, Шали?
Шали снова крутанул головой и не ответил, а Кифа, тихонько посмеиваясь, ободряюще похлопал меня по плечу.
Глава X
О чем говорят орлы
Два дня, оставшиеся до седьмого дня, пролетели незаметно. В моей памяти сохранились лишь события, выпадавшие из череды ставших привычными омовений, молитв, посещений столовой и бесконечной зубрежки. Черствый хлеб продолжал оставаться черствым хлебом, а вода никак не хотела приобретать вкус виноградного сока или вина. Пока меня этому никто не учил, а мои собственные попытки не давали никакого результата.
В тот день седьмой, хорошенечко воздав должное блюдам дневной трапезы, я покинул столовую и направился в свой уголок сада. Я называл его своим по той причине, что за все долгие часы, проведенные на плотном травяном ковре в тени кипарисов, ни одна живая душа не нарушила сладости моего уединения. Видимо, созерцание природы мало интересовало продвинутых ессеев. Их мысли и время были посвящены более важным и существенным занятиям.
Я вышел на дорожку, вымощенную каменными плитами, ведущую в северо-восточный угол обители. Солнце уже высоко поднялось над Хирбе-Кумраном и раскалило плиты. Они испускали жар, ощущаемый даже сквозь толстую деревянную подошву сандалий. Груды коричнево-красных валунов по сторонам тропинки, казалось, пылали на солнцепеке, напоминая огромные рдеющие угли. Я невольно зашагал быстрее, и в то же мгновение сзади также раздался убыстряющийся звук чьих-то шагов.
«Преследователь! Наконец-то я увижу его! И не в зеленом сумраке подземелья, а при свете солнечных лучей. Надо только подпустить его ближе, чтобы он, по своему обыкновению, не успел скрыться».
Примерно через двадцать локтей дорожка делала поворот, огибая большой валун, а затем полого сбегала вниз, упираясь в купу кипарисов, растущих неподалеку от северной стены. С трудом сдерживаясь, чтобы не обернуться, я быстро обогнул валун. Укрывшись за ним от глаз преследователя, я резко отпрыгнул в сторону, и прижался спиной к шершавой поверхности камня.
Звук шагов усилился, как видно, потеряв меня из виду, преследователь заторопился. Прошло всего несколько мгновений, и вот он выскочил из-за валуна и предстал перед моими глазами.
– Кифа! – в сердцах воскликнул я. – Так это ты за мной гонишься?
– А куда ты скрылся из столовой? – недоумевающе произнес Кифа. – Я не успел произнести благословение после трапезы, как тебя и след простыл.
– Но ты ведь не просил подождать!
– Верно, не просил. Забыл, каюсь. Еще вчера хотел расспросить тебя о твоем уголке, да как-то из головы вылетело. Или ты не хочешь делиться тайной? – Кифа улыбнулся.
Я посмотрел на его босые ступни, спокойно стоящие на раскаленных плитах дорожки, и поежился.
– Ничего, ничего, – заметил мой взгляд Кифа. – Через год, а то и раньше, ты тоже будешь запросто разгуливать босиком по солнцепеку. Так как насчет твоего уголка, покажешь?
Я не знал, что ответить. Мне казалось, будто я никому еще не рассказывал про найденное мною местечко и тем более не называл его вслух «своим уголком». Откуда Кифа узнал про него? Неужели я разговариваю во сне? Ох, как нехорошо.
А что, собственно, нехорошо? Разве я нарушил хоть малейшее предписание или совершил дурной поступок? Почему я должен скрываться, тем более от Кифы!
– Идем, – сказал я, – посмотришь, что за дивный уголок можно отыскать в нашей пустыне – Можно отыскать, – улыбнулся Кифа. – Ладно, потом обсудим. Веди.
– Откуда ты узнал, что я хожу к восточной стене? – спросил я, когда наши ноги погрузились в плотный ковер многолетней травы.
– Учитель Звулун обратил внимание. Ты куда-то исчезаешь в седьмой день. Уходишь после трапезы и возвращаешься только к вечеру. Вот я и решил посмотреть, где ты уединяешься.
– А разве ученикам нельзя уединяться?
– Уединение хорошо для учения. Праздное размышление приводит к унынию и горечи.
В голосе Кифы опять прорезались назидательные нотки, и я решил больше не задавать ему вопросов. Просто посидеть на траве, прислонившись спиной к валуну, смотреть, как проплывают над головой голубые облака с сияющей белой каемкой, вдыхать смолистый запах кипарисов, слушать тишину, улавливая за ее бархатной изнанкой шелест жестяных крыльев больших стрекоз с изумленными изумрудными глазами.
Кифа долго не решался заговорить. Мы сидели и сидели, прислонившись к теплому боку валуна, покрытому мягким изумрудным мхом. На вид он казался влажным, но на ощупь был сухим и теплым.
– Кифа, – попросил я. – Объясни мне, кто такой Великий Лжец?
– Забавно! – воскликнул Кифа. – Рановато тебе успели про него сообщить. Кто проговорился, Малих или Енох?
– Не тот и не другой. Ты сам про него рассказал.
– Я? – поразился Кифа. – Не может быть! Когда это было?
– Когда ты вернулся из-под паука.
– Ай-яй-яй, – Кифа сокрушенно покачал головой. – Пост и молитвы притупили мою бдительность. А ты запомнил, да? Ловишь каждое слово и наматываешь на ус.
Я улыбнулся. Кифа ответил мне широкой добродушной улыбкой.
– Ладно, коль скоро я проговорился, тогда слушай. Великий Лжец – болезненная страница в истории внешних учителей. Ее предпочитают обходить стороной и рассказывать ученикам только после изрядного продвижения по духовному пути. Но ты же у нас особенный, правда, – Кифа подмигнул мне, и теперь уже я в ответ широко улыбнулся.