Любовью спасены будете... - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Звонков cтр.№ 26

Вилечка кивнула.

– Но я все это рассказываю вот к чему. Сидели мы как-то за чаем после очередной серии в лаборатории вечером, я с другом, ассистент Сережа Шумаков и доцент Громов, и разговор вдруг пошел насчет парапсихологии, экстрасенсов и прочих околонаучных вещей. Мы спорили, но не так, что каждый стоял своем, а скорее это был диспут, где каждый пытался найти хоть какую-то мало-мальски понятную гипотезу, объясняющую чувствительность. Шумаков тогда высказал идею, что человек может чувствовать выделяемую другими людьми в пространство информацию. Но не всегда может ее понять, осмыслить. Из этого появилась такая мысль – посадить студента спиной к кролику, заставить его решать задачи, тесты, снимать с него различные показатели с мозга, сердца, кожи и кишечника, при этом кролик будет испытывать боль. Эмоции, испытываемые им, страдания, выплескивающиеся в окружающее пространство, должны восприниматься студентом и отражаться в изменении биопотенциалов. Ты поняла?

Вилечка кивнула. Носов продолжил:

– Так вот, мы тогда провели около сотни студентов по этой методике.

– И что? Получилось?

– Получилось, – сказал Виктор. – Больше половины достоверно отреагировали на боли кролика, не зная, что с ним. А часть отреагировала очень остро. Громов тогда сказал: вошли в резонанс. Понимаешь, повышенная максимальная чувствительность к чужой боли и страданиям не может быть без резонанса. Интересно, как ребята описывали свое состояние: душно, в туалет хочется, тревожно, сушит во рту и похожие реакции. Никто не знал про кролика, но те, кто вошел в группу положительных реакций, ощущали себя довольно неуютно.

– Ну и к чему ты это рассказал? Думаешь, мы с повышенной чувствительностью? – спросила Вилена. – Как-то не вяжется. Мы же все циники, в большей или меньшей степени.

– А отчего? – Носов усмехнулся горько. – Это же защитная реакция. Весь цинизм слетает, когда попадаешь в серьезную ситуацию. Ты о другом подумай, что нас всех держит на скорой и в медицине вообще? Подсознательное желание прийти на помощь? И больше всего – это то чувство удовлетворения, когда все удается. Ведь так? С чем можно сравнить радость и удовольствие оттого, что спас чью-то жизнь? А с чем можно сравнить беспомощность и боль, когда человек умирает, а ты не в состоянии ему помочь? – Носов затянулся, помолчал, выпуская дым в сторону от Вилечки. – А цинизм – это все напускное. Маска всего лишь.

В одиннадцать Морозов сдал дневную бригаду и запрыгнул к Носову, который получил вызов «плохо с сердцем». И они укатили, не дожидаясь, пока Вилечка передаст бригаду другому составу. Пусть посидит поужинает…

Водителем у них был Рифат Сагидуллин, маленький татарин, причем почему-то совершенно не похожий на татарина, только иногда, когда у него было хорошее настроение, он раздвигал в разные стороны высокие скулы, щурил глаза и говорил, изображая чукчу: «Моя понимай, начальник. Баранка крути, дорога ехай… Какая такая магазин? Не положено!» – и поднимал палец. Но это все шутки. Рифат учился на юридическом факультете заочно и уже перешел на четвертый курс, а к учебе относился очень серьезно. Носов, возвращаясь с вызова в машину, еще ни разу не видел его не читающим учебник или конспекты…

На вызове все оказалось очень серьезно. Сорокапятилетний мужчина, держась левой рукой за грудь, сжимал в правой телефонную трубку – сил положить ее уже не имел. Дверь он открыл еще до того, как дозвонился до скорой. Видно, понимал, что дело плохо… Они сразу разложили его на полу и, встав на колени рядом, занялись каждый своим делом: Носов раскручивал провода кардиографа, а Морозов набирал наркотики и собирал капельницу. Уже через пять минут на кардиограмме нарисовался здоровенный инфаркт, и Носов, перехватив у Морозова флакон с раствором, скомандовал:

– Иди за носилками!

Володя послушно отдал капельницу доктору, который добровольно встал вместо штатива, и побежал к лифту. В квартире больше никого не было, видно, мужчина жил один.

Рифат занес носилки в комнату, решительно отодвинул к стене стол и установил их рядом с лежащим на полу мужчиной. У того уже порозовели губы, и он даже пытался улыбнуться… «Все нормально, ребята! Мне уже лучше». Они втроем аккуратно подхватили его и уложили на носилки, после чего понесли к лифту… Рифат шел сзади, а Носов с Морозовым, ухватив по ручке, впереди. Кое-как занеся носилки в грузовой лифт, они спустились на первый этаж… Носов продолжал держать капельницу, и они сели в салон вместе. Рифат включил им большой свет, Морозов подвесил флакон к специальному держателю. Неслись в ближайшую больницу.

Они успели. В машине мужчина попытался еще раз потерять сознание от пробуждающейся боли в груди, но Носов решительно пресек эту попытку – ввел кубик морфина. Больного приняли в кардиоре-анимации, деловито разглядели пленку, покачивая головой: «большой, большой»… Увезли в палату, обклеили датчиками, повесили новые капельницы… И, как всякий раз, Носов выдохнул напряжение…

В начале первого они выехали из больницы на подстанцию. Еще когда Виктор получал вызов, в одиннадцать, Вилечка поймала его в раздевалке (Носов доставал из заначки последнюю пачку «Явы») и, как только он повернулся к ней, прыгнула и прижалась к нему всем телом, обхватив руками и ногами, как обезьянка. Она посопела ему в ухо и прошептала:

– Уже две недели, и ничего…

Носов сперва не понял.

– Как это две недели, а вчера? – Потом до него стало доходить, но он спросил на всякий случай: – Чего – ничего?

Вилечка покрутила глазищами, объясняя бестолковому доктору, «чего – ничего».

– Да, – сказал Носов, – здорово. – Он проговорил это без эмоций, в нем боролись сразу два чувства – и радости и тревоги… Жизнь делала крутой поворот.

Вилечка почесала нос о щетинистую щеку Виктора и спросила спокойно, будто ничего не произошло:

– Что делать будем?

Носов прокашлялся и сказал:

– Пока не знаю, надо подумать… У нас ведь есть время?

– Есть, – кивнула Вилечка и прижалась еще крепче.

Носов поцеловал ее и, взяв под мышки, приподнял, как ребенка.

– Давай я сейчас съезжу на вызов, пока подумаю, а ты тоже подумай, как нам легализоваться?

Вилечка встала на ноги и спросила:

– В каком смысле?

Носов ее не отпускал.

– Ну, ведь рано или поздно нам бы пришлось перейти на легальное положение, расписываясь или нет… А жить, я думаю, можем у нас…

Вилечка вскинулась:

– А у нас что, нельзя? У нас трехкомнатная квартира, можно и у нас!

– Ну конечно! – Виктор ее еще раз поцеловал. – Только надо все спокойно взвесить… Прости, но я должен ехать… Ты посиди пока, подумай… И я тоже подумаю, потом обсудим спокойно, – говорил он уже на ходу, пятясь задом к двери…

И вот, возвращаясь на подстанцию за ненаглядной, он думал… Видимо, как они ни подгадывали, как ни пытались избежать нежелательного, природу не обманешь… Только бы эта дурындочка не решилась на прерывание, а то сейчас подружки насоветуют… Маточные стимуляторы достать не проблема… Потом расхлебывай… Но как Герман отреагирует? Вряд ли будет прыгать от радости, да и Мария Ивановна его…