Сам боярин, естественно, за одним столом с дворней не сидел. Он расположился в трапезной, с распахнутыми в сторону двора слюдяными оконными створками, и со снисходительной усмешкой прислушивался к доносящимся снизу приветствиям. По левую руку от него опиралась локтями на вышитую скатерть жена, по правую — деловито резал булатным кинжалом копченую убоину Дмитрий, ради праздничного пира облачившийся в подаренный дедом английский кафтан с большими накладными карманами, отороченный куницей и украшенный двумя вошвами.
Да и угощение на боярский стол подавали совсем другое. Не приготовленную для челяди на ужин кашу с ветчиной, рыбные пироги и наскоро запеченных целиком долговязых петушков, а утонувшую в густом соусе лосину и зайчатину в глиняных лотках, белоснежные рассыпчатые белужьи спинки, а также остро пахнущие чесноком щучьи головы и жгучую баранью печень с перцем и шафраном. Пил Умильный, в отличие от челяди, не крепкое хлебное вино,
[82]
а настоянный еще по весне светлый мед с мускатом и гвоздикой.
— Расстегаев нужно болезному отнести, — вспомнил Илья Федотович. — Может, опамятовал уже. Лежит голодный.
— Ты про Никиту? — не поняла супруга. — Так после того, как ты с ним поздравствовался, он заснуть успел. Прасковья заходила, успокоила. Но от стола отнекалась, опять к малышу ушла.
— Стрелец у меня раненый в обозе, — напомнил Умильный. — Я велел Касьяну в светелку возле терема его положить, все одно пустует. Забыли про него, мыслю. Нужно послать кого проведать.
— Давай я схожу, батюшка, — поднялся Дмитрий, торопливо отер кинжал о ломоть хлеба и спрятал его в ножны.
— Ни к чему. Он тебя не знает, испугается. Пусть Прасковья сходит. У нее очи как у голубки. Любого успокоит. И к хворым подход имеет. Ты, Гликерья, распорядись. Пусть сходит на кухню, снеди для него наберет. Да и сама, Бог даст, перекусит. А то скажут, заморил боярин племянницу голодом. Не ест совсем. Как кушаком затянется, так пояс тоньше моего плеча кажется.
— Сейчас пошлю, батюшка, — кивнула женщина и вышла из трапезной.
— Так мы пойдем стрелять, отец? — моментально вернулся к самой интересной теме Дмитрий.
— Конечно, пойдем, сынок, — кивнул Илья Федотович. — Чай, для тебя и лук боевой взамен детского отложен, тугой да ладный. Поутру начнешь привыкать. Скачет кто али мерещится мне?
Боярин поднялся, подошел к окну. Теперь топот копыт стал слышен еще яснее.
— Тит, — рыкнул на челядинца хозяин, — поди ворота отопри. Не слышишь, стучат?
Ярыга, ухитрившийся пропить выданные ему на хозяйство деньги и через то попавший Умильному в кабалу, поднялся с лавки, неуверенно добрел до засова, начал шумно с ним возиться. Боярин уже собрался посылать помощников, когда толстая створка с шелестом поползла наружу и в усадьбу, ведя в поводу двух взмыленных коней, вошел отрок лет пятнадцати с болтающейся на боку саблей.
— Здравия тебе, боярин Илья Федотович, — тяжело дыша, поклонился юноша.
— И ты здравствуй, — кивнул из окна хозяин. — Отпускай коням подпруги, к столу проходи, гостем будешь.
— Благодарствую, Илья Федотович, невмочен. Засветло до боярина Маркова домчаться должен. Боярин Зорин меня послал, к Паньшонкам всех соседей созывает. Татары!
Веселье за столом мгновенно оборвалось. Многие вскочили, закрутив головами, словно извечные порубежные разбойники успели прокрасться прямо в крепость.
— Откуда татары, ты чего?! — громче всех возмутился Трифон, запустив пятерню себе в кудри. — Государь наш год назад Казань взял, татар замирил, стрельцов в городе оставил. Ему все окрест сабли на верность целовали!
— То я не ведаю, — мотнул головой вестник. — Дозор воеводский татар оружных за Лемой-рекой видел. Сотен пять, сказывали, не меньше. С обозом и конями заводными. На дневку становились. Отдыхают, видать, перед набегом.
— Ярыга… — начал было боярин, но тут же махнул рукой: — А-а… Ефрем, корец гостю поднеси. Ты, отрок, к столу садись, подкрепи силы. Дальше на свежих конях поскачешь. Своих вон совсем загнал. Ермила, Прохор, переседлайте лошадей. Дайте вестнику кого порезвее. И вина в дорогу налейте.
Убедившись, что его поняли, Илья Федотович затворил окно и вернулся к столу.
— Ужель поскачешь, батюшка? — Сын опустился на лавку. — Только сегодня же из похода?
— Нельзя соседа в беде оставлять, — задумчиво пригладил бороду Умильный. — Не по-христиански это.
Жизнь на русском порубежье сплачивала местных помещиков куда прочнее, нежели кровное родство или единоверие. Исконно вятские бояре Чернуша и Дорошата, сосланные из Новгорода бояре Умильный и Талица, смоленский боярин Рогузин, получивший землю всего двадцать лет назад — все они прекрасно понимали, что кроме них самих никто их смердов, их поля и деревни защитить не сможет. Пока с Хлынова али из Москвы помощи дождешься — басурмане все растащат, разорят и пожгут. Потому и ходили вкруг в дозоры, потому и поднимались в помощь соседу по первому призыву, дабы бить исконного врага единой силой, дабы выжечь на шкуре каждого разбойника крупное тавро: «На Вятку ходить нельзя. Там живет татарская смерть».
О прошлом годе, когда государь раздал поместья возле Богородского монастыря пяти татарам, что под командой хана Шиг-Алея вместе с московской ратью брали Казань, среди исконных русских земель появились деревеньки Татарская, Татбояры, Байбаки, Турунтай, Карачи, и бояре забеспокоились, опасаясь, что местные басурмане снюхаются с разбойниками. Но, став хозяевами, вчерашние татарские сотники стали защищать русскую землю с той же отвагой, что и прочие помещики, хотя отрекаться от Аллаха и не думали.
— Нет, Митрий, — покачал головой Илья Федотович, — сегодня к ним беда стучится, завтра к нам придет. Как одни отбиваться станем? Однако же призыв боярина Зорина — это не государево ополчение. Всех ратников по разрядной грамоте выставлять ни к чему. Я с собой только два десятка холопов возьму. Остальных в усадьбе оставлю. Татары рядом, мало ли что… Ты за старшего остаешься, сынок. За мать, брата и хозяйство наше в ответе. Пороки завтра проверь, ворота на запоре держи. Коли проехать нужно — пусть подворники пропускают и закрывают створки немедля. На стене дозорных выстави. Сколько потребно будет — сам смотри. Все понял?
Илья Федотович взял сына за плечи и сурово взглянул ему в глаза. Он не очень верил, что татары могут дойти до Рагоз, но поберечься все равно требовалось. Опять же, будущий воин, боярин рода Умильных, должен уметь командовать смердами и холопами. И сейчас, когда Дмитрий начинает мужать, самое время привыкать к оставленной предками власти.
— Да, отец, — сурово, почти по-взрослому ответил мальчишка. — Все сделаю.
— Тогда я отдохну пойду. Как мать вернется, передай, в постель я направился. Ключнику скажи, пусть укажет торбы наполнить и сумки собрать. Хорошо хоть, в баньке попариться успели, прости меня грешного, Господи…