…В последнее время в Сталинграде было введено чрезвычайное военно-полевое законодательство, предусматривавшее самую тяжкую кару за любой проступок. Мародеров предписывалось расстреливать в 24 часа. Были введены офицерские патрули, и рыскавшие полевые жандармы с металлическими бляхами на груди имели приказ принимать самые беспощадные меры. В результате этого не одна сотня немецких солдат, не устоявшая перед обрушившимися на них бедствиями, погибла под немецкими же пулями…»
[71]
. Так писал в книге воспоминаний «Stalingrad und die vertanworung des soldatn» офицер-штабист VIII Армейского корпуса Шестой армии Иоахим Видер.
* * *
Герман Вольф и Старик рыскали теперь, словно серые волки, высматривая дезертиров. Расстреливали на месте паникеров и зачинщиков беспорядков. Врывались в госпитали, бесцеремонно тащили умирающих уже людей на передовую — под пули русских. Они просто обезумели и просто хотели выжить в этом ледяном аду Сталинградского «котла».
Уже не один немецкий солдат сыпал им предсмертные проклятия и оставался лежать на багровом снегу с табличкой: «Feigling» — «трус». Это была их работа — убивать, чтобы страх заставлял живых жертвовать своей жизнью. Очевидная бессмыслица в тех условиях, в которых оказались немецкие солдаты в Сталинграде. Но Герман и Старик старались делать эту работу хорошо. Они наводили ужас на дезертиров и паникеров, на них не действовали ни мольбы о пощаде, ни уговоры, ни проклятия.
Солдат фельджандармерии презрительно называли «Похитителями героев», и они действительно, словно демоны, похищали живые души для кровавого и страшного жертвоприношения.
* * *
В один из ненастных и пасмурных дней они все так же вдвоем ворвались в полевой лазарет. Они нашли этот подвал по штабелю вмерзших в снег мертвых тел. Выгребная яма рядом с входным проемом была доверху наполнена обмороженными, с отставшей заскорузлой кожей, ампутированными руками и ногами, почерневшими от гангрены и воспаления.
Среди солдат Шестой армии свирепствовал тиф. Определяли смертоносную болезнь очень просто. Надавливали больному на щеку, и если покраснение от надавливания не проходило, такого бедолагу просто относили в сторону, к таким же обреченным на медленную и мучительную смерть.
Среди стонущих, раненых и обмороженных, гниющих в собственном гное и нечистотах солдат мелькнуло знакомое свинообразное лицо.
Герман Вольф, придерживая ремень своего ППШ, рванулся в дальний, полутемный угол лазарета. Врач что-то протестующе крикнул — что-то там о стерильности. Но Вольф его уже не слушал, он волок за шкирку упирающегося обер-фельдфебеля Гвидо Кноппа.
— А, старый знакомый! — приветливо оскалился Старик, снимая с плеча автомат. — Веди его сюда, Герман.
— Герр обер-фельдфебель, у нас предписание полевой жандармерии задерживать и направлять на передовую всех дезертиров или ограниченно годных по состоянию здоровья. В случае неповиновения — расстреливать на месте по законам военного времени. Ответьте, на каком основании вы находитесь в госпитале?
— Я, это… Болен! Ранен…
— Предъявите справку за подписью начальника лазарета.
— А… А у меня нет…
К троице вышел гауптман медицинской службы. Он окинул троицу усталым взглядом. Бляхи всесильной полевой жандармерии не произвели на него никакого эффекта. Слишком много он видел страданий за последние ледяные и жуткие месяцы.
— Послушайте, господа, дайте людям хотя бы умереть спокойно!
— Скажите, герр доктор, сколько этот обер-фельдфебель находится в госпитале?
— К нам он прибился еще в середине октября, легкая контузия, да так и остался. Потом санитаром работал.
— Ага… Извините, герр доктор, мы вам больше не помешаем, а его мы забираем.
Два полевых жандарма отволокли упирающегося обер-фельдфебеля Гвидо Кноппа. Завернув в развалины, Герман и Старик бросили его прямо на мерзлую землю. Следом полетела саперная лопатка. Герман лязгнул затвором пистолета-пулемета:
— Помнишь, как ты изводил нас рытьем окопов. Теперь копай себе могилу, скотина!
— Нет!..
— Копай, ублюдок!!! Ты — трус и предатель. Пока мы проливали кровь на передовой, кормили вшей и под смертью ходили, ты, гнида, тут раненых объедал!
Трясущимися руками Гвидо Кнопп подобрал столь «любимый» им шанцевый инструмент. Лезвие лопаты с глухим скрежетом вгрызлось в промерзлую сталинградскую землю. Пока свинообразный обер-фельдфебель копал себе могилу, оба бывших его подчиненных курили добытые у Кноппа папиросы.
Приговоренный обер-фельдфебель пыхтел, отдувался, с него градом катил пот, несмотря на двадцатиградусный мороз, но яма постепенно углублялась. Он с остервенением скреб мерзлую землю раскладной саперной лопаткой.
— Ну, докопал, сволочь?.. — лениво поинтересовался Старик.
— Хреновая же у тебя получилась могила, мог бы и постараться для себя, — усмехнулся Герман Вольф и дал короткую, в три патрона, очередь.
Обер-фельдфебеля Гвидо Кноппа отбросило на дно собственноручно вырытой могилы, из дырок на шинели плеснула тонкими струйками темная кровь.
Его тело наспех забросали мерзлой землей.
* * *
Одной из задач полевой жандармерии стало обеспечение порядка на сталинградском аэродроме Питомник. Через этот аэродром, а также с авиабазы Гумрак осуществлялось снабжение Шестой армии фельдмаршала Паулюса по воздуху.
Со временем на этой авиабазе вырос целый подземный городок: блиндажи, землянки, склады были соединены траншеями и крытыми переходами. Над заснеженной поверхностью только вились дымки буржуек.
Командующий Люфтваффе Герман Геринг хвастливо заявил, что сможет перебросить «воздушный мост» к осажденной в Сталинграде группировке. Но задание это оказалось просто невыполнимым.
В сутки минимальная потребность войск Шестой армии в осажденном Сталинграде составляла триста тонн груза, из них 300 кубических метров горючего и тридцать тонн вооружения и боеприпасов. Через три дня командование Шестой армией Вермахта запросило еще дополнительно муки, хлеба и других продуктов.
Но никогда за время существования «воздушного моста» такое количество грузов за сутки перебросить не удавалось.
Лишь 30 ноября благодаря помощи бомбардировщиков «Хейнкель-111», использующихся теперь как транспортные машины, было доставлено сто тонн необходимых припасов. Но это была лишь только треть от обещанного лично Герингом объема грузов и лишь пятая часть того минимума, который требовала армия.
Однако даже среди этого, сверхценного для окруженных, голодающих и замерзающих насмерть солдат груза попадались совершенно ненужные вещи.
Так, в Сталинградский «котел» транспортные самолеты привозили влажный ржаной хлеб, который на морозе смерзался в монолитные куски. А в это самое время в Ростове на складах интендантской службы Вермахта имелись огромные запасы пшеничной муки и масла. Вместо компактных пищевых концентратов в тесные грузовые отсеки самолетов загружались мороженые овощи и груды замороженного мяса. А в декабре «горячо любимый фюрер» подготовил для своих «верных солдат на самом восточном форпосту» отличнейший сюрприз — тысячи громоздких и ненужных рождественских елок. Это вместо патронов и провианта! Также доблестные немецкие солдаты получили вдруг наборы березовых веников для бани! Или подарочный набор от Адольфа Гитлера: конфеты, бисквиты, печенье и кексы. С неизменной открыткой с пожеланиями счастливого Рождества! Как-то не верится после этого в хваленый немецкий рационализм…