Книга сияния - читать онлайн книгу. Автор: Френсис Шервуд cтр.№ 25

— Да, но когда они изготовят эликсир, — с оптимизмом предположил Вацлав, — вы произведете их в рыцари?

— Как только они сделают эликсир, их казнят, причем сразу. Думаешь, я хочу, чтобы по округе запросто разгуливали люди, знающие секрет вечной жизни? На «Портрете Вероники Франко» художника Джакопо Тинторетто, Вацлав, — тут император взмахнул индюшачьей ножкой, точно дирижерской палочкой, — розовый сосок куртизанки Франко выглядывает поверх кружев ее корсажа. Лицо у нее там в форме сердца, карие глаза глубоко посажены. Рыжие волосы, маленький ротик, словно бы покусанные пчелами губки, ямочка на подбородке, длинные мочки ушей. Сами уши слегка остроконечны, под глазами тени.

Вацлав собрал столько дров, что его жене теперь должно было хватить на всю зиму. Карел, старьевщик, помогал ему во мраке ночи перевозить поленья на своей телеге со стульчиком от императорской поленницы до дома близ монастыря на Слованех.

— Дама не только чувственная, но и здравомыслящая. Выдающаяся представительница своего пола, она умеет читать, и не только вслух, но и про себя, и не только про себя, но и не шевеля при этом губами, и не только читать про себя, не шевеля при этом губами, но и писать, и не только свое имя и слова библейских цитат, но и сочинять стихи. В высшей степени достойная куртизанка, эта Вероника Франко.

Большие влажные снежинки летели в окна кареты, расплющиваясь о вставленное туда тонкое венецианское стекло. Вацлав задумался, не прорвутся ли в стекло волки. Русский по имени Сергей, верный раб Киракоса, рассказал Вацлаву одну историю про волков. Играли свадьбу; как заведено на Руси, все поехали кататься — на снежно-белых санях с колокольцами по бокам. Вскоре за ними погналась стая волков. Одного за другим людей сбрасывали с саней, дабы ублажить голодных волков. Сперва, конечно, сбросили слуг, затем родителей и наконец саму невесту. Жениху это, однако, все равно ничего хорошего не принесло — ненасытные звери перевернули сани и разорвали его на куски. «Так ему и надо», — сказал тогда Вацлав. Русский пожал плечами. «Я мог бы рассказать тебе про Ивана Грозного, — сказал он, — но лучше даже не начинать. Я из Новгорода».

— Палаццо Вероники Франко было на Большом канале, Вацлав… — император вздохнул, снова порылся в корзине и вытащил оттуда славный кусок торта с инжиром. — На этом здании развевались алые флаги святого Марка, там стоял лев с золотыми крылами, а еще у нее были такие сводчатые окна в турецком стиле, «сграффито», картины, украшения прямо на фасаде здания. Можешь себе такое представить, Вацлав?

Вацлав попытался припомнить, когда он в последний раз ел. Вчера вечером? Позавчера? А какую кашу он тогда ел? Заедая ее хлебной коркой?

— Она полюбила меня, Вацлав, и так бывает всегда. — Император одной рукой взмахнул индюшачьей ножкой, а в другой сжал кусок торта с инжиром. Затем он принялся кусать попеременно — торт, индейка, торт, индейка. Наконец, пресытившись, он выбросил кость в окно, вытащил из-под сиденья ночной горшок, после чего весьма шумно и зловонно им воспользовался. Откушав и нагадив, Рудольф принялся угощать Вацлава теплыми воспоминаниями о круглых ягодицах и подпрыгивающих грудях, о студнеобразных ляжках и волнообразных икрах, о холмах, подобных порослям мягкого губчатого мха, о шее, куда так приятно ткнуться носом, о жарком и влажном дыхании ему в уши, совсем как пар из горячей купальни, о пальцах ног, щекочущих и пощипывающих ему живот, а также о податливых розовых складках, раскрывающихся перед ним подобно его вассалам, в низких поклонах выказывающим свое полное и беспрекословное послушание. В Венецианской республике император намеревался насытиться множеством дев и разбить уйму сердец.

Карел, безногий старьевщик, сидел на своем привычном месте у очага в трактире «Золотой вол», когда до него вдруг донеслось слово «Юденштадт». Они переговаривались на пониженных тонах, эти три брата, что владели амбаром, где стоял на постое Освальд, а с ними отец Тадеуш, священник костела девы Марии Снежной, который проиграл публичную дискуссию рабби Ливо. Тема дискуссии была такова: «Что имел в виду Авраам, когда сказал отрокам своим: „Останьтесь вы здесь с ослом, а мы с сыном пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам“?» [33] Все четверо думали, что мусорщик спит. По правде. Карел и впрямь был на самой грани сна, в шаге от того, чтобы с головой нырнуть в тот день, когда все было возможно, в то место, где у него еще были ноги, домик в деревне и хозяйство.

«Юденштадт».

Так всегда получается. Если император в отъезде, то всякий раз, как кто-то потеряет кошелек, свалится с лихорадкой или повредит палец на ноге, всякий раз, как у кого-то падет корова, у младенца случатся колики, ветка упадет с дерева, карета придавит цыпленка, заблудится ребенок или сбежит жена — всякий раз какой-нибудь несчастный еврей заплатит за это жизнью. Но слова, которые сегодня вечером услышал Карел, так его расстроили, что ему немедленно захотелось покинуть «Золотой вол» и отправиться прямиком к рабби Ливо. Однако ворота в Юденштадт в столь поздний час, должно быть, уже закрыты. С другой стороны… даже если они еще не закрыты, придется попросить кого-нибудь донести его до телеги. Тогда три брата и отец Тадеуш поймут, что все это время он не спал. Поняв это, Карел еще плотнее закрыл глаза.

На следующее утро, как только трактирная служанка пришла подмести помещение, Карел слез на пол, попросил ее помочь ему добраться до телеги и вместо того, чтобы сперва проехаться по улицам Градчан, что есть духу погнал Освальда по Карлову мосту в Старе Место, а оттуда в Юденштадт.

— Рабби! — закричал он, остановившись перед домом рабби Ливо и звоня в свой колокольчик. — Здесь только я, Карел, и еще Освальд. Рабби, выйдите меня забрать.

— Ах, Карел, ты что-то совсем рано подъезжаешь к моим дверям, — рабби Ливо высунул голову из верхнего окна. — Никакого тряпья у нас нет, но доброго тебе утра. Быть может, я скажу ребицин принести тебе теплого молока?

Раввин произнес утреннюю молитву в тот час, когда света не хватало, чтобы отличить голубую нить от белой, и омыл руки в чаше с водой прямо у кровати, чтобы ему не пришлось сделать ни шага, прежде чем воздать хвалу Богу.

— Нет-нет, рабби, я должен вам кое о чем сказать, — Карел тревожно огляделся по сторонам.

— Хорошо-хорошо. Я иду, Карел. Уже иду.

Голова Карела была плоской как доска, волосы росли прямо вверх, носик маленький, похожий на клюв, а глаза круглые и желтоватые, из-за чего старьевщик видом своим напоминал сову. Его руки постоянно упражнялись, когда он катался на своем щите с колесиками и стали сильными, как у дровокола. Если бы у старьевщика все было на месте, он весил бы немало, но от него осталось одно туловище, и большинство взрослых людей поднимали его без труда. Рабби, человек крепкий и дюжий, легко поднял безногого калеку вверх по лестнице.

— С тобой все хорошо, Карел? — спросил он, опуская его на стул итальянской работы — «сгабелло», — что стоял у печи. Сам хозяин опустился на строгий стул с ребристой спинкой.