Живые и взрослые - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Юрьевич Кузнецов cтр.№ 43

— Тише!

Майк и Марина, о чем-то шептавшиеся в темноте, замолкают, и теперь все слышат глухой далекий рокот.

— Идут, — говорит Алурин и встает, — держитесь все вместе, старайтесь от меня не отрываться. В бой не лезьте — вы уже сегодня повоевали.

— У меня есть нож! — говорит Аннабель.

— Побереги его для следующего раза, — усмехается Алурин, — сегодня мой праздник, не лишай меня удовольствия.

Он распахивает заслонку фонаря, и луч света освещает коридор. Два десятка зомби медленно приближаются, покачиваясь из стороны в сторону.

— И это всё? — говорит Алурин. — Даже скучно.

Он вскидывает пистолеты, каскад вспышек, грохот выстрелов. Ника видит его лицо — в нем нет ни следа той нежности, которую она чувствовала всего несколько минут назад: только радость, только ярость, только слепое упоение битвы.

Зомби падают на пол, теряют форму, растекаются зеленоватыми лужами гноя. Алурин перезаряжает пистолеты — и в этот момент что-то круглое, вертящееся вылетает из полумрака. С треском снаряд разрывается у Никиных ног, желто-зеленые брызги взлетают в воздух, несколько попадают на руку — и она кричит от неожиданной боли.

— Мертвые головы! — кричит Алурин. — Они выпустили мертвые головы! Назад, все назад!

Лева подхватывает Нику и тащит ее в чулан. Еще один череп разрывается прямо перед ними, по счастью — слишком далеко. За спиной один за другим грохочут выстрелы.

— Вот вы как! — кричит Алурин. — Ну ладно, посмотрим кто кого!

Пульсирующая боль все сильнее. Нике кажется: вся левая кисть превратилась в одну сплошную рану. Обернувшись, она видит: мертвые головы раскалываются в воздухе, разорванные серебряными пулями. Ард Алурин стоит, освещенный вспышками выстрелов, пугающий и прекрасный.

Теперь Ника видит: мертвые головы вылетают из третьей комнаты, где окопалось несколько ромерос, скрываясь за поваленными шкафами. Шаг за шагом Алурин приближается к ним.

— Что это такое? — шепотом спрашивает Гоша Майка.

— Мертвые головы, — отвечает тот, — черепа погибших в битвах, наполненные перебродившим и химически модифицированным гноем. Новая разработка, в прошлую войну таких еще не было. Оружие избирательного действия: поражает только живых. Хорошо, что они только сейчас их подвезли. Бросили бы пару таких в чулан — и всем вам конец.

— Но Алурину они ведь не страшны? — спрашивает Ника.

— Ни капельки, — говорит Майк, — он же мертвый.

Выглядывая из-за поваленного сундука, Ника видит: майор Алурин достиг третьей комнаты. Яркие вспышки огня, грохот, утробный вой, внезапная тишина.

— Идиоты, — говорит Алурин, — они что, не поняли, что меня этим не пронять?

Ника выходит из-за укрытия и, осторожно обходя желто-зеленые пятна, идет к нему. Ей кажется, что она сама пошатывается, словно зомби. На пороге третьей комнаты она хватается за косяк.

— У меня что-то с рукой, — шепчет она.

От боли кажется, что стены дома движутся, колышутся, дрожат. Алурин поворачивается к ней, медленно, словно движется в воде.

— Тебе надо к врачу, — доносится до нее голос, и вдруг что-то падает сверху, ярко-красное, как сгусток крови, Алурин снова начинает стрелять, и Ника видит — стены в самом деле шевелятся, с них один за другим падают какие-то крупные пауки, алые, пятипалые…

— Беги! — кричит Алурин. — Это тинги, беги!

Но Ника не может тронуться с места и только слышит, как бежит по коридору Лева, зовет ее по имени, кричит Сюда! Сюда! — а майор Алурин стоит в ореоле выстрелов, в обрамлении горящих падающих комков, непобедимый, неуязвимый.

Лева хватает ее за плечи — и в этот момент рушится потолок, но там, наверху, вместо чердака и крыши — голубое небо и яркое солнце, почти такое же яркое, как мгновенный пламенеющий шар в центре комнаты, как ослепительная вспышка на том месте, где секунду назад стоял майор Ард Алурин.

— Не-е-е-ет! — кричит Ника. — Не-е-е-е-е-ет!

Она делает еще два шага и падает: в горке обгоревшего тряпья сверкают два серебряных пистолета.

И больше ничего.

Милая Марина, я пишу тебе это письмо, хотя ты никогда не прочтешь его. Я пишу письмо, потому что все равно говорю только с тобой и думаю только о тебе. Когда мне холодно — я вспоминаю, как замерз, когда первый раз попал к вам. Когда жарко — вспоминаю тепло твоих губ, когда поцеловал тебя на прощание. Когда мне грустно — мне теперь почти всегда грустно, — я вспоминаю, как ты грустила. Когда весело — вспоминаю, как ты смеялась. Я вспоминаю твой смех, я думаю, что никогда тебя больше не увижу, — и мне хочется плакать. Поэтому я редко смеюсь последнее время, редко и очень недолго.

Мне хочется плакать, но я не плачу. Не потому, что это якобы недостойно мужчины. Нет. Просто если я заплачу — я вспомню, как слезы текли по твоим щекам, когда ты стояла над горсткой пепла, что осталась от дяди Арда.

Я не хочу об этом вспоминать, Марина, не хочу.

Пусть лучше у меня в памяти останутся только наши счастливые встречи. Помнишь, я рассказывал тебе о нашем мире, о мертвом мире? Поверь мне, на самом деле в нем нет ничего интересного. Для меня, во всяком случае. Особенно с тех пор, как я впервые тебя увидел.

Здесь нет ничего интересного — ведь здесь нет тебя. И никогда не будет.

Понимаешь, Марина, у нас ничего не меняется. Каждый день я иду в школу, в один и тот же класс. Одни и те же учителя, одни и те же одноклассники. И все они ведут себя так, словно верят — в школе можно чему-нибудь научиться. Можно перейти в другой класс. Можно вырасти, можно измениться.

Ты знаешь, Марина, это неправда. Мы изучаем мертвые технологии, узнаем все больше и больше бессмысленных, мертвых деталей. Горы мертвой информации громоздятся у нас в головах, горы мертвых знаний. Сколько бы мы ни узнавали нового — эти знания не меняют нас.

Мы навечно застряли в этом классе. Мы никогда не окончим школу, никогда не станем старше.

Здесь ничего не меняется, Марина. Разве только — погода. Иногда дождь, а иногда — солнце. Но снега почти не бывает.

Учитель географии говорит: у нас мягкий климат. Сегодня в нашем городе идет дождь. Я стою у окна и вижу, как неоновые огни реклам отражаются в лужах, как фары высвечивают одиноких промокших прохожих, как дождевая вода стекает по стеклам витрин.

Идет дождь, и во всем этом огромном мире нет тебя. Здесь ничего не меняется, Марина. Ничего, кроме песен по ящику, кроме рекламных роликов, кроме одежды на манекенах — ничего, кроме моды. Мы гонимся за модой, мы словно пытаемся убедить себя, что время все-таки существует, что завтрашний день хотя бы чем-то отличается от сегодняшнего.

Если бы мы знали, что когда-нибудь вырастем, мы бы не тратили время на эту ерунду.